выслушивала очень внимательно, но иногда она проявляла нетерпение и хмурилась. Ее решения были короткими и четкими:
— Этой женщине дать золота, — или; — эту просьбу следует обращать к Милосердному императору.
Иногда она говорила:
— Выведите этого наглеца и выпорите его!
Все вокруг трепетали при виде Теодоры.
Моя госпожа решила, что Теодора мало изменилась. Наконец, Нарсес, гофмейстер и евнух, извиняясь представил мою госпожу Теодоре.
— Антонина, вдова торговца шелком, бывшего казначея Синих в Антиохии. Она обращается с личной просьбой и отказывается рассказать, в чем состоит ее просьба, но настаивает, что она очень важна для государства и для вас, Ваше Великолепие.
Моя госпожа вышла вперед и низко поклонилась.
Теодора внимательно выслушала гофмейстера, немного наклонив голову, Антонине была знакома эта ее привычка. Госпожа чуть не бросилась и не обняла императрицу. У нее показались слезы на глазах. Она любила Теодору и очень гордилась тем, что та так уверенно сидела на золотом троне и с такой границей решала разные важные государственные вопросы.
Теодора обратилась к моей госпоже:
— Какая хорошенькая девочка. Она ваша дочь?
— Да, Ваше Великолепие.
— Как ее зовут?
— Марта, Ваше Великолепие.
— Почему Марта?
— Это христианское имя, ваше Величество. Она — крещеная.
— Но почему не Мария? Или Елизавета, Дорка, Анна или Зоя?
Госпожа осмелела.
— Я назвала ее Мартой в честь сестры Лазаря, восставшего из гроба. Мне сказали, что Марта предпочитала ведению хозяйства участие в еретических религиозных дискуссиях.
Священники были возмущены, а Теодора тихонько рассмеялась и приказала мажордому:
— Быстро освободи комнату. Я желаю поговорить с этой умной и религиозной вдовой наедине.
Не успели последние просители и гвардейцы выйти из помещения, как императрица сбежала с трона к Антонине и начала, плача, обнимать ее.
— Милая моя Антонина, я думала, что ты умерла. Мне сказали, что ты погибла во время землетрясения в Антиохии! Я тебя не узнала, пока ты не заговорила. Почему ты не пришла ко мне раньше? Ты — моя лучшая подруга, дорогая Антонина!
Госпожа просила ее простить и сказала, что не была уверена, что Теодоре будет приятно видеть старых знакомых, когда она заняла такое высокое положение.
— Ты несправедлива ко мне, — заметила Теодора, не переставая обнимать мою госпожу. Она потрогала крест у нее на груди:
— Значит, ты стала христианкой? Я бы никогда так о тебе не подумала. Ты — язычница и колдунья!
Госпожа уже полностью пришла в себя.
— Я этому научилась от Теодоры, — пошутила она.
Теодора легонько ее шлепнула и притворно нахмурилась. Теперь госпожа чувствовала себя уверенно и спокойно и сказала, что дети ничего не ели с самого завтрака. Теодора призвала мажордома и приказала наказать людей, по вине которых ее гости были голодны. Она также заявила, что на сегодня прием просителей закончен, и они могут прийти завтра.
Теодора повела мою госпожу и детей в свои личные апартаменты, находившиеся за банкетным залом. Там им подали вкусную пищу на золотых блюдах, украшенных аметистами. И они спокойно и непринужденно принялись болтать, как в старые времена. Госпожа узнала о том, что Индаро удачно вышла замуж и живет теперь в Смирне, в Хрисомалло до сих пор здесь, и вскоре прибудет.
Теодора предложила моей госпоже стать ее фрейлиной, какой была Хрисомалло, перейти в ранг патрицианки и жить во дворце.
Госпожа не посмела расспрашивать Теодору о ее отношениях с Юстинианом. Но та сама ей рассказала:
— Он достаточно умный человек, но труслив, нерешителен и им можно управлять. Мне с ним трудно только в одном отношении. Он — религиозен, терзается чувством вины и боится любого намека на ересь. Мы с ним порою расходимся во мнениях по религиозным вопросам, но никогда не углубляем наши противоречия, поэтому между нами царит мир. Мы все знаем об еретиках и верующих, и вместе собираем информацию.
— Как насчет Иоанна Каппадохийского? — спросила госпожа Антонина.
— Я не отказалась от нашей клятвы…
— Довести его до полной нищеты?
— Антонина, мой дорогой друг, все еще впереди. Надейся и жди… Ты собираешься еще раз замуж?
— Почему бы и нет?
— У меня для тебя есть муж.
— Теодора, надеюсь, он мне подойдет?
— Это очень приличный и скромный человек, и он старается избежать женитьбы. Мне кажется, он боится сделать неправильный выбор. Мне хочется, чтобы вам с ним повезло.
— Он — патриций?
— Патриций. Молодой, красивый, прекрасный солдат. У нас нет второго такого командира кавалерии.
Госпожа Антонина захохотала.
— О Теодора, мы с тобой выбрали для меня одного и того же мужчину. Но что если Велизарий откажется?
— Он не откажется. Я ему прикажу от имени императора.
Госпожа была очень рада, а потом вспомнила о корзиночке.
— Теодора, — сказала она. — Это — самый счастливый день в моей жизни. Но я все равно могу сделать подарок тебе и императору. Мне кажется, что я могу отплатить вам за доброту тысячекратно.
Она вытащила листья шелковицы и показала Теодоре трех червяков, которые грызли эти листья.
— В этом заключен секрет шелка…
Императрица не верила собственным глазам. Но госпожа Антонина показала ей коконы, в которые прячутся гусеницы перед тем, как стать бабочками. Она также рассказала историю о том, как у нее оказались драгоценные гусеницы.
— Мой покойный муж был несторианин, потому что родился в Антиохии, где пошло начало подобный ереси.[55]
Госпоже не было необходимости объяснять Теодоре, что несторианство по-своему трактовало природу Сына Божьего, как мне приходится это объяснять любезным читателям. Несторианцы считают, что Сын Божий обладает двумя сущностями — человеческой и высшей, каждая из них — полная и законченная, и поэтому становится личностной. А личность — есть важная часть полной сущности и поэтому не стоит думать о том, что в нем объединены две сущности, как думают православные. Что касается святой сущности Сына, то в нем постоянно присутствует Святой Отец, так же, как Отец присутствует и в святых, хотя в них он присутствует в меньшей степени. Эта точка зрения была предана анафеме, потому что она уменьшала значимость Сына и была слишком близка к ереси Плотина, которая вообще отрицает всяческую святость в Сыне Божьем.
— Как-то к моему мужу тайно пришли два монаха и стали жаловаться, что их монастырь в Ливане был закрыт по приказу патриарха Антиохии и что они теперь остались без всего и вынуждены кое-как
