их убогое жилище.
Зря я это сказал. Хотел просто сочувствие проявить, а вышло так, будто могу предложить что-то другое. Можно, конечно, взять с собой, в семью, накормить, обогреть. Даже одежду нормальную найти.
Но родные такой порыв вряд ли одобрят.
— Не волнуйся, — загадочно улыбнулась Замарашка. — Я-то найду, как Новый год провести.
— А, ну да… — смущенно сказал я. — Совсем забыл.
— Приходи! — сказала она мне вслед.
Новогодние деньки пролетели вереницей встреч, попоек, полуночных бесед и долгих поцелуев в темных кухнях. Я не забывал Замарашку. А если и забывал, то ненадолго. Эта встреча сидела во мне, как раскалённый гвоздь, не давая покоя.
И ничего удивительного, что однажды вечером я снова оказался в сумрачном подвальном жилище.
— Он пришел! — услышал я смеющийся голос девочки, еще даже не разглядев ее в полумраке. — Тетя Роза, смотри, он пришел.
Я понял, что мне рады. Не только Замарашка, а все обитатели этой душной норы. Небритый мужчина поднялся со своих тряпок и приветливо пожал руку. Тетя Роза слегка приобняла за плечи и усадила за стол. Ни дать ни взять, почетный гость. «Барин приехал»…
Чему они, интересно, радуются?
— Ну, что, — тетя Роза села напротив и уставилась мне прямо в глаза. — Значит, решил еще попробовать?
Я неопределенно повел плечами. Я еще ничего не решил. Я вообще не знал, зачем пришел сюда. Я хотел разобраться. В чем? Не знаю.
— Ну, сейчас, — тетя Роза полезла в шкаф и зазвенела там какими-то банками.
— Найдите ему интересную жизнь, — прозвенел голос Замарашки. — А то он в прошлый раз к жуликам попал.
— Найдем, найдем, — добродушно проворчал мужчина. — Этого у нас хватает.
Передо мной возник знакомый стакан с мутным пойлом.
— Это обязательно? — спросил я.
— Вообще-то, нет, — сказала тетя Роза. — Но так легче. Когда-нибудь сможешь и сам по себе.
— Тетя Роза, а пусть он прямо сейчас сам попробует, — сказала вдруг Замарашка. — Он сможет. Пускай, а?
— Ну, помоги ему, — женщина пожала плечами. — Если получится, отведи его… — она задумалась.
— К дельфинам! — воскликнула девочка. — Помнишь дельфинов?
— Можно и к дельфинам.
Замарашка села рядом и с любопытством уставилась на меня.
— Ну, теперь делай, как я, — сказала она. — Как?
— Сожми кулаки — крепко-крепко. И теперь глаза закрой, тоже сильно. И подумай, что ты под водой. Что ты глубоко-глубоко в море и ничего не слышишь. Подумал?
— Подумал, — я легко принял правила ее игры. Мне было как-то все равно.
— И повторяй за мной: белый день, белый снег, белый лист, белый дом, белый пес, белый дед, белый сон, белый стол, белый друг, белый конь, белый чай, белый пух…
Я послушно повторял вполголоса, и во мне росло раздражение. Потом я открыл глаза и опустил руки.
— Ну и что?
— У него не получается, — огорченно сказала Замарашка.
— Это потому, что ты сам не хочешь, — объяснила мне тетя Роза. — Ты сам не веришь в то, что делаешь. То ли боишься, то ли стесняешься…
— Чего я боюсь? — вздохнул я. — И во что я должен поверить?
— Ты должен поймать это чувство… — женщина неопределенно подвигала руками, не зная, как объяснить мне, бестолковому. — Знаешь, ты все-таки выпей, — она придвинула стакан.
Я посмотрел на пойло без энтузиазма. Надо пить. Иначе зачем я вообще сюда приперся?
— Теперь давай опять, — предложила Замарашка.
Вновь я с закрытыми глазами повторял за ней: белый дом, белый друг…
И вдруг я уплыл. На этот
— Вот и все! — засмеялась Замарашка. — Это просто, ты научишься.
Я стоял в уже знакомом желтом тумане и озирался. Замарашка заметила, что я глазею в основном наверх, где Пенки были темные и какие-то замшелые.
— Туда не нужно, — сказала она. — Это только бабушка могла. Ты там ничего не поймешь, это очень-очень старые Пенки.
— Ладно, как скажешь, — я пожал плечами.
На этот раз мне повезло чуть больше. Я оказался на борту большой яхты.
Я сидел в плетеном кресле, рядом замер пожилой азиат в белом костюме, передо мной был столик с нарезанным ананасом и бутылкой вина. Вокруг пенилось растревоженное море. Было жарко.
Ничего не происходило, но вдруг я почувствовал вещи, не знакомые мне прежде. Это был покой, это была какая-то всепоглощающая уверенность в себе, взгляд свысока на весь мир и всех людей.
Мне это понравилось. Хотя сегодня я искал совсем не этого.
Время прошло без каких-либо событий. Я просто сидел на борту яхты и прислушивался к себе.
Потом все кончилось. Я увидел себя в том же затхлом подвале. На меня смотрели его обитатели — дружелюбно и с интересов
— Ну, как? — спросили у меня..
— Скажите, а вы на самом деле думаете, что самые интересные люди — это самые богатые?
— Нет, что ты! — затараторила девчонка. — Я один раз стала пианистом, который играл на концерте. Это такое было… Я потом даже плакала, честное слово.
— А почему вы сами так живете? — спросил я.
— Как? — натянуто улыбнулся мужчина.
— Вот так. Как последние бомжи, — не удержался я. — Хоть бы ребенка пожалели.
— По-моему, — медленно проговорил он, — мы живем лучше любого на этом свете. А впрочем, как надо?
— Да вы могли бы во дворце жить! — выпалил я. — С такими-то возможностями…
— Господи, да зачем? — он посмотрел на меня с грустной улыбкой.
— Как зачем? Вам что, нравится эта помойка, где вы спите? Или эта тухлая жратва?
— Успокойся, здесь мы только едим, думаем, вспоминаем. А так у нас есть и дворцы, и лучшая еда, и все мыслимые развлечения. Разве ты не понял?
— Это не по-настоящему. Это чужие жизни, да и то урывками.
— Давай не будем спорить, что настоящее, а что придуманное. Этот спор ведется уже не первый век. Пойдем-ка покурим…
Мы вышли на улицу. Темнело, людей не было. Хваткий морозец сразу остудил мою голову.
— Так вот, милый юноша, — продолжил он. — Я в прошлом преподаватель одного серьезного вуза. Мне приходилось очень много работать, чтобы чувствовать себя, скажем так, на должном социальном уровне. У меня было немало побед, успехов, триумфов даже. Все это — суета. Все это лишь для того, чтобы «центры удовольствий» в головном мозге получили и зарегистрировали соответствующий биоэлектрический импульс от нервных окончаний. Понимаешь меня?
— Понимаю, — я равнодушно пожал плечами. Было любопытно наблюдать, как этот жалкий доходяга вдруг заговорил ученым языком.
— Нет, ты должен понять главное. Человек живет лишь для того, чтобы создавать благоприятные условия для своих пяти чувств. Сколько усилий он прикладывает, ты только представь себе! Сколько
