Тайные желания джентльмена

Запретный плод самый сладкий.

Пословица

С ним было все в абсолютном порядке.

Филипп посмотрел на поднос с пирожными, который подал на стол дворецкий, и не почувствовал ничего. Он уже не чувствовал, что лента, спрятанная в футляре для визитных карточек, прожигает дыру в его груди. Когда Лоренс сказал, что эти пирожные из кондитерской Марии, он даже сумел улыбнуться и самым естественным образом сообщил своим гостям, сидевшим за столом, что «Мартингейл» - кондитерская высочайшего класса и что он сам большой любитель их пирожных. Он ел шоколадное пирожное, слушал, как Даттоны и другие гости расточают похвалы качеству ее пирожных, и совсем не чувствовал ни боли, ни злости, ни похоти. Он излечился.

Когда гости ушли, он предложил Лоренсу выпить бренди и выкурить по сигаре на балконе, но брат, зевнув, отказался, заявив, что намерен лечь спать. Приказав принести на балкон бренди и сигару, Филипп поднялся наверх.

- Добрый вечер, сэр, - приветствовал его камердинер.

- Добрый вечер, Гастон, - сказал он в ответ. Открыв раздвижную застекленную дверь, он вышел на балкон и сел на обычное место на стуле кованого железа, стоявшем в углу. Стояла мягкая, теплая июньская ночь, и ароматы цветов и трав из Грин-парка в кои-то веки перебили обычные городские запахи.

Откинув голову на спинку, он закрыл глаза, чувствуя, что впервые за три месяца может расслабиться. Наконец-то, с удовлетворением подумал он. Наконец-то он был снова здоров.

- Сэр?

Оглянувшись, он увидел слугу с подносом.

- Спасибо, Доббс, поставь это сюда, - сказал он, указав кивком головы на стоявший рядом стол.

- Что-нибудь еще, сэр? - поинтересовался слуга, выполнив приказание.

- Нет, Доббс, спасибо. Спокойной ночи.

Слуга поклонился и ушел. А Филипп, отхлебнув глоток бренди, потянулся к подносу за сигарой, но его внимание привлекло какое-то движение в темноте балкона. Мелькнуло что-то белое, и он посмотрел туда.

Это была она. Она стояла на своей стороне балкона, и у него появилось странное ощущение, будто она ждала его и вышла из тени, услышав его голос.

Встав со стула, он понял, что его внимание привлекла ее белая блузка, но его буквально приковал к месту вид ее распущенных волос, которые, казалось, мерцали, как золото, в лунном свете. Ему словно нанесли удар в грудь.

Он увидел, как она подходит ближе, и желание охватило его, сразу же сведя на нет благие намерения и твердые решения целого месяца. Он неожиданно возненавидел ее за отчаянное желание, которое она в нем вызывала и которое он никогда не сможет побороть.

Филипп натянуто поклонился и повернулся, чтобы уйти с балкона. Но не успел он сделать и двух шагов по направлению к двери, как она его окликнула:

- Не уходи, Филипп. - При звуке ее голоса он остановился, но не повернулся. Он понимал, что если посмотрит на нее, то позволит безумию снова овладеть им. Услышав ее шаги, он понял, что она подошла ближе и остановилась в нескольких футах от разделявшей их стенки. - Мне кажется, у тебя есть кое-что принадлежащее мне.

Она знает. Он закрыл глаза. Стало трудно дышать. Черт бы побрал этого Лоренса.

Филипп уже давно научился придавать своему лицу, если нужно, вежливое, непроницаемое выражение. Только надев эту маску, он смог посмотреть на нее.

В слабом, призрачном лунном свете ее кожа, казалось, светится изнутри.

- У тебя моя лента для волос.

Было ли это просто констатацией факта или обвинением? Этого он не знал, однако заставил себя сунуть руку в нагрудный карман. Когда он вытаскивал футляр из кармана, он чувствовал боль, как будто вырывал его из груди. Открыв футляр, он достал ленту и, на мгновение задержав на ней взгляд, передал ее Марии.

- Вот. Забирай ее.

Она не шевельнулась.

- Я думала, что потеряла ее. А оказалось, это ты ее взял?

«Скажи ей, что нашел ленту после того, как она уехала из Кейн-Холла, - подумал он. - Скажи ей это».

Но он не сказал. Не смог, потому что это было бы ложью.

- Да, я взял ее.

- Почему?

Боже милостивый, неужели она и впрямь ждет, что он ей все расскажет? Признается в том, что уже четырнадцать лет она владеет его сердцем, телом и душой? Перешагнув через стенку, он подошел к ней. Схватив ее за запястье, он сунул ленту в ее ладонь.

- Забирай ее, пропади она пропадом!

Как только она сжала ленту в пальцах, он отдернул руку, однако, видимо, уйти не смог. Он попытался заставить ее уйти первой.

- Уйди к себе в комнату, Мария.

Она положила кусочек алого шелка в карман юбки, но не двинулась с места.

- Почему ты взял ее? - спросила она, подходя ближе. - А самое главное, почему ты хранил ее?

Он почувствовал дрожь во всем теле, угрожавшую разбить вдребезги систему принципов, которым он следовал всю жизнь.

- Если один из нас не уйдет отсюда сию же минуту, - сказал он низким напряженным голосом, - то я забуду о том, что я джентльмен.

- Думаю, это мне даже понравилось бы. - Она подошла еще ближе, задев грудями его грудь. Прикосновение словно обожгло его сквозь несколько слоев одежды. Она облизнула языком пересохшие губы, и по его телу прокатилась волна похоти. - Хотелось бы увидеть, как рушатся стены Иерихона.

Он попытался в последний раз предостеречь ее:

- Я не буду отвечать за свои действия.

- Я знаю.

Он взял в ладони ее лицо, так что подушечки больших пальцев касались уголков ее губ.

- Я лишу тебя девственности.

- Не бойся, - прошептала она, - я про тебя никому не скажу.

Все его разумные доводы были исчерпаны. Чувство чести не давало о себе знать. Долго сдерживаемая безумная потребность в ней, словно вода, хлынувшая сквозь прорвавшуюся дамбу, мощной волной затопила его тело.

Запустив руки в ее длинные золотистые волосы, он отклонил назад ее голову и крепко, по-хозяйски поцеловал ее, как будто «застолбил» свою территорию. Наверное, ей было больно, потому что от этого поцелуя стало больно даже его губам. Но, несмотря на это, она обвила руками его шею и издала прелестный воркующий стон в знак согласия.

Он оторвался от ее губ ровно настолько, чтобы задать один жизненно важный вопрос:

- Твои служанки спят?

- Да. - Это все, что она успела ответить, пока он снова не завладел ее губами. Он принялся подталкивать ее спиной вперед к ее двери, дойдя до которой нащупал за ее спиной дверную ручку и, не выпуская из рук Марию, вошел в спальню.

Филипп из последних сил сдерживал свое желание. Он слишком долго ждал этого момента, и ему не хотелось его испортить излишней торопливостью. Он хотел возбудить ее постепенно, разжечь огонь страсти понемногу, пока он не запылает в ней так же горячо и ярко, как в нем, так чтобы наслаждение было для них общим.