2
Генрих переходил от стенда к стенду, от прибора к прибору, до каждого с наслаждением дотрагивался, с нежностью провел рукой по схеме переключений, дружески похлопал по щиту с командными аппаратами. Остановившись в углу, он обвел растроганными глазами лабораторию.
— Здорово же ты изголодался по работе, — заметил Рой.
Генрих присел около брата.
— Ужасно, Рой! Я ведь уже потерял веру, что возвращусь к нормальной жизни.
— Медики не считали тебя безнадежным ни на Марсе, ни на Земле.
— Я сам считал себя безнадежным. Чем ты нагрузишь меня? Чем вы сейчас занимаетесь?
— Легче сказать, чем мы не занимаемся! Лаборатория особых космических проблем, а под особыми всё больше понимаются несчастья в космосе... Что до меня с Арманом, то мы заняты тобой. Отчего ты чуть не погиб?..
— И для чего выздоровел, да? — Генрих нахмурился. — Вряд ли я буду по этой проблеме хорошим тебе помощником. Древние говорили, что познать самого себя — самая трудная штука.
— Они же говорили, что самопознание — предпосылка всякого иного знания. Впрочем, ни минуты не сомневался, что ты выберешь тему сам, и обязательно не ту, какую тебе порекомендуют.
Генрих засмеялся. У него и раньше были обычны быстрые переходы от дурного настроения к веселью и от веселья к хмурости. После болезни внезапная смена настроений стала резче. Обдумывая, как держаться с братом, Рой предписал себе подтрунивать, но не противоречить. Не встречая отпора, Генрих легко «перегорал», эта черта в нем сохранилась.
— Но если деятельно участвовать в расследовании мне непосильно, то интересоваться им буду, — предупредил Генрих.
— Это не противопоказано, — согласился Рой.
— В этой связи у меня много вопросов к тебе.
— Задавай их.
— Доказано ли, что Спенсер и Гаррисон одно лицо?
— Доказано, что их нельзя различить физически.
— Как-то они все-таки различаются?
— Биографически. Анкетно, как говорили наши предки.
— А как понимать физическое тождество?
— Буквально. Совершенные близнецы, хотя и от разных родителей. Высокомудрая МУМ едва не впала в электронное безумие при обработке их данных, на третьем запросе она уже путала их.
Генрих, помолчав немного, заговорил опять:
— Зачем летел Спенсер на Марс? Ты объяснял, но я забыл.
— Изучить энергию марсианской растительности. Физики считали тему важной.
— А его двойник? Они не были знакомы? Разумеется, если не исходить из посылки, что оба — одно существо.
— Они сейчас лежат рядышком, повергая своим сходством в трепет студентов-медиков. Наличие двух тел доказывает, что существа они разные.
— Что значит предсмертная записка Гаррисона?
— Этого никто не знает.
— Это может знать Андрей, записка адресована ему.
— Он и понятия не имеет, что подразумевал Гар-рисон.
Генрих опять помолчал, размышляя.
— Доказана ли сверхсветовая скорость команд Марса?
Рой пожал плечами.
— Я бы сказал осторожней: не доказано, что сигналы распространялись со скоростью света. Мгновенность передачи остается пока единственным объяснением загадки.
— Но это противоречит законам мироздания, Рой.
— Да, известным... Напомню тебе, что сама авария тоже не может быть объяснена действием известных нам законов.
— Мгновенность передачи возвращает нас к работам Андрея. Ты считаешь их обоснованными?
— Не мне судить о таких проблемах. Общее же мнение таково: уловлена передача, но позывные ли это иной цивилизации или результат природного процесса, случайно приводящего к повторению арифметических азов, неведомо. Мысль, что прием идет при помощи сверхсветового агента, пока не больше чем блестящая гипотеза. Андрей подготавливает решающий опыт. Он приглашает нас познакомиться с его аппаратурой. Ты пойдешь?
— С охотой. Еще вопрос, Рой.
— Хоть сто.
— Сообщения с Марсом восстановлены?
— Только грузовые. Пассажирские — в порядке исключения, туристские на неопределенное время отменены.
— Воображаю, как тебя торопят с расследованием, Рой!
Рой сумрачно усмехнулся:
— Каждый день вызывает Боячек. Задал, задал ты работы, Генрих!
На экране засветилось улыбающееся лицо Армана.
— Приветствую с возвращением в родные места, Генрих! Рой, ты поклонник бредотворчества? Величайший снотворец нашего времени Артур Артемьев просит незамедлительно принять его.
Генрих с недоумением взглянул на брата:
— Не ожидал, что мои видения породят в тебе любовь к художественному бреду!
— Если у нас появился Артемьев, то, значит, это нужно ему, а не мне, — ответил Рой.
— Прими его повежливее, Рой, — посоветовал Ар-ман. — Он все-таки знаменитость и характер — по славе!
В лабораторию вплыл круглый, подвижный человечек. Рой учтиво пошел ему навстречу.
3
Предупреждение Армана было излишне; и Рой и Генрих хорошо знали, кого принимают. В странном роде искусства, именуемого художественным снотворчеством, Артур Артемьев давно был признан выдающимся мастером, чем-то вроде классика-сновидца. Правда, полного собрания сновидений ему не удалось выпустить, но лишь потому, что и сейчас, уже пожилой, он продолжал систематически продуцировать сны, яркие, как у ребенка, и сюжетно весьма стройные (запутанность острого сюжета была важнейшим художественным приемом Артемьева). «Мое бредовое академическое издание возможно лишь после моей смерти», — утверждал он. Зато ежегодно пополняемая катушка «Избранных бредовиде-ний Артемьева» не залеживалась на полках: у молодежи, склонной к экстравагантности, Артемьев ходил в любимых авторах. К тому же техника бреда у Артемьева была столь отработана, что сновидения его транслировались непосредственно из она, без черновой записи и «доводки», он, как это говорилось у профессионалов-сновидцев, «творил завершенный бред». Даже великий Джексон Петров, создатель бредоискусства, не сумел бы похвастать таким мастерством.
И, крепко пожимая гостю руку, Рой начал разговор с того, что поблагодарил Артемьева за посещение их лаборатории.
— Правда, мы далеки от вашей отрасли техники, — честно предупредил Рой, усаживая гостя. — И если, случается, бредим сами, то относимся к этому как к браку в работе. Но, в общем, мы с Генрихом понимаем, сколь велико ваше...
Артемьев, невысокий, толстенький, с коротенькими — до бедер — руками, одутловатым лицом и такими блестящими глазами, что он, казалось, не глядел, а озарял ими, нетерпеливо оборвал Роя. Сновидец говорил отрывисто, слова его складывались скорее в лай, чем в речь.
— Чепуха! — прогавкал он. — Какая техника? Бред-искусство. Вам не понять. Собственные ваши сновидения... Вы наблюдаете, я переживаю, ясно? Я спрашиваю: ясно?
— Мы не хотели вас обидеть, — мягко сказал Рой. — И если вы изложите, что привело вас...
Артемьев со злостью попросил не прерывать его. У него путаются мысли, когда его прерывают. Прерывать человека невежливо. Он ненавидит тех, кто его прерывает. Когда шесть лет назад на Марсе, в безводной пустыне, он вытранслировал прямо из головы свой знаменитый шедевр «на тонущего в океане человека бросается акула», один из наглецов марсонавтов уронил на него угловой шест палатки и, вместо того чтобы молча поднять тот проклятый шест, не обрывая захватывающего сновидения, стал бесцеремонно извиняться. Возмутительные извинения погубили конец сна, человеку не удалось заглотать акулу, как складывалась вначале бредо-ситуация, утопающий сам угодил акуле в пасть. Вот к какому шаблону привело невежественное вмешательство в искусство!
— Я ненавижу извинения! — гневно прокричал Артемьев. — Начнете беспардонно извиняться — поставлю крест на обоих! Можете вы, наконец, ответить по-человечески: ясно?
— Ясно, — успокоил Артемьева Рой.
