земли.
— Сычов, — тихо сказал Агеев, — что же ты, Сычов, ничего не думаешь… в бою, рябой черт…
Пот пошел по всему телу Агеева, и он сжался от озноба. «Отдохну, пока тихо, — решил командир. — Может, кровь остановится и я выздоровлю». Но он чувствовал, что кровь, как из родника, сочилась из груди и холодила его тело. «Что ж она все идет и идет! — огорчался командир. — Ведь мне некогда сейчас умирать!»
Он задремал, желая поздороветь немного, чтобы закончить бой живым человеком.
Открыв глаза, он почувствовал человека, трогавшего его голову рукой. Агеев поднял револьвер на него, но человек прошумел ему в ухо:
— Это я, товарищ старший лейтенант: старшина Сычов!
Агеев обернулся лицом к Сычову,
— Где твои люди, Сычов?
Сычов указал левой рукой наружу, вокруг танка — в правой у него была граната, — и вновь припал к уху командира:
— По мертвой зоне округ всех четырех машин лежат, товарищ старший лейтенант, с оружием и гранатами наготове! Теперь противнику некуда податься, и он сомлеет тут на месте…
— Как же ты из-под земли людей своих вывел, как ты догадался, товарищ Сычов? Я тебя звал…
— Две пробоины сквозь цельный грунт сделали, товарищ командир, и прямо вышли впритирку к этой машине.
— А ты бы лучше под машину шел — в завале грунт мягче.
— Теперь-то оно видно. Да мы не сразу образумились и сквозь целину перли, а мякоти побоялись. Там в земле нам душно было, товарищ старший лейтенант, голова не думала…
— А что, Афонин ко мне не явился?
— А я его, товарищ командир, вместо Потапова на дело послал!
— А Потапов что?
— Скончался от ранения.
— А Вяхирев как живет?
— От него ко мне человек добрался, товарищ командир… Вяхирев солдат деловой, он две машины на дороге подбил и томит теперь их экипажи, чтоб в плен обратить… А троих своих бойцов он на нашу горушку с той стороны поставил, — пускай они проход копают в тот каземат, где у нас раненые были.
— Пускай они поскорее копают, Сычов. Скажи Вяхиреву спасибо.
Агеев пожалел, что нет сейчас возле него Вяхирева; он захотел еще раз увидеть своего двадцатилетнего сержанта — сероглазого, чистого лицом, прекрасного, как девушка, и милого Агееву, как младший брат. Вяхирев испытал много сражений, но еще ни разу тело его не было поражено раной, — может быть, прелесть его натуры была тайной силой, хранящей его от гибели…
Агеев пополз из-под танка наружу, где редкой цепью лежали его бойцы. Сычов выбрался за ним следом.
— Вы что так скоро дышите, товарищ командир? — спросил Сычов.
— Перевяжи меня, Сычов. У меня внутри плохо.
Бойцы молча лежали по земле с гранатами в руках, не сводя глаз с замерших машин врага. Немцы в таком же молчании смотрели на русских сквозь щели изнутри танков. Они могли бы тронуть танки с места и начать давить людей гусеницами или хотя бы выстрелить из револьвера в русского бойца, но тогда машина была бы сразу подорвана гранатами, а немцы хотели сберечь свое имущество. Русские же, находясь на открытом месте, не жалели своей жизни против железного противника.
Агеев увидел это безмолвие и мучительное напряжение человеческих сердец. Бойцу пора было отдохнуть, и поэтому надо поспешить с победой.
— До конца боя доживу? — спросил Агеев у перевязавшего его Сычова.
— Глядите сами, товарищ старший лейтенант, — ответил старшина. — Я командовать ротой нипочем не могу, а более некому. Да тело у вас прочное, может, пуля и обживется внутри.
У Агеева стыла вся внутренность и болели ноги; будь бы он дома, мать бы растерла ему ноги и боль прошла, а грудь ему она согрела бы своим дыханием и укрыла сына тремя одеялами, напоив его чаем с малиной…
Сычов отвернулся от Агеева, и лицо его стало внимательным и задумчивым: он вслушивался.
— Что там? — спросил старшину Агеев.
— Танки идут с проселка.
Агеев понял. Танки, вероятно, вызваны немцами по радио на помощь. Нечего было далее томиться возле врага.
— Сычов! — позвал Агеев и затем приказал ему на ухо: — Передай по цепи: всем отодвинуться назад до самого края мертвой зоны, потом — гранатами по гусеницам! Ты бьешь первым — за тобой все сразу одновременно. После того всем ползти в прежнее укрытие и стать там в оборону против свежих машин. Понятно?
— Есть, — прошептал старшина. — Только близко бить гранатами придется, осколки будут своих вредить… Ползите назад, товарищ командир.
Сычов позвал знаком двух бойцов справа и слева от себя и тихо произнес им приказ.
— Пусть глядят, чтобы все по-умелому было и осколков остерегутся! — добавил старшина.
Немцы угадали что-то: в двух машинах у них взревели моторы. Но поздно уже было им соображать: Сычов, поднявшись в рост, сноровистой рукой метнул гранату в избранное его глазами гусеничное звено, и сам тотчас пал ниц лицом к земле, приникнув к ней как можно теснее. Машина вспыхнула в своем подножии белым пламенем и содрогнулась до самой башни. И враз вокруг стала рваться сталь огнем, чтобы враг здесь замер на месте навек.
Сычов и ближний свободный боец подняли командира и понесли его к новому проходу в укрытие.
В укрытии Сычов засветил фонарь, снял с себя шинель, постелил ее и положил на нее командира.
Бойцы быстро стали собираться в подземном каземате и усаживались, прижимаясь друг к другу, чтобы уместиться в тесноте.
— Сычов, — сказал Агеев, — ставь на оба входа по пулемету. Шестеро бойцов пусть будут снаружи, чтобы противник не выползал из машин — уничтожать его!
— Есть, — ответил Сычов.
— Выйди, послушай — подходят ли новые машины, сколько их по шуму, как их встречают там Вяхирев и Афонин. Давай скорее!
— Есть, — сказал старшина. — Как вы себя чувствуете теперь, товарищ командир?
— Я всегда чувствую себя хорошо, — улыбнулся Агеев.
Сычов ушел и не приходил долго. Потом он возвратился. Агеев, часто дыша, смотрел на него закатившимися, неморгающими глазами.
— Товарищ старший лейтенант, танки врага пошли с проселка в охват нашей местности, — доложил старшина. — А всего их будет, бойцы сосчитали, семнадцать машин и веса они нетяжелого, так что мы и без вас управимся, отдыхайте пока…
— А наши немцы что? — спросил Агеев.
— Пока что молчат в своих машинах. Да к вечеру сдадутся, они погибать не любят. Вам дать попить, товарищ командир? Я сейчас принесу.
— Не надо, — сказал Агеев. — Мне ничего не надо.
Все люди в укрытии сидели молча и старались дышать негромко и понемногу, чтобы не тратить на себя лишнего воздуха в тесной пещере.
Сычов опустился на колени возле командира и смотрел ему в лицо в ожидании, чего он скажет или чего захочет.
— Товарищ командир, живите сейчас с нами, — произнес старшина.
Агеев услышал его. Он смотрел на старшину глазами, взор из которых уже ушел, как влага в осохшем колодце; он часто дышал, еле успевая работать сердцем, и тяжким трудом добывал теперь себе каждое
