им по душе. И Мая в свою очередь перестала негодовать на трех бойких шалунов-мальчуганов, поселившихся на 'ее хуторке'. Теперь, получив приглашение приходить на этот хуторок, она могла снова и ласкать Буренку, и кормить голубей, и бегать по саду, и рвать цветы — и не одна уже, а в обществе трех новых товарищей. И она чистосердечно рассказала детям по дороге к лесному домику, как она невзлюбила их сначала; и потом со смехом поведала им, как ей пришла веселая мысль потешиться над ними; как она тайком пробралась в старый дом и поставила стул за портрет китайца, чтобы еще раз вдоволь посмеяться над Бобкой.
— И вот я стала 'фея с разбитым носом', — со смехом заключила она свою исповедь и побежала вперед — предупредить дедушку о неожиданных гостях.
Дмитрий Иванович был очень доволен приходом Волгиных. Он угощал их свежей, душистой лесной земляникой со сливками и рассказывал им о хуторских делах и о лесах, и о старом князе и его сыне, уехавшем уже давно учиться за границу.
Только перед самым обедом вернулись дети домой с целым ворохом новостей для бедной слепой Лидочки.
— Юрка! Юрик! Где ты? — послышался как-то в полдень звонкий голос Бобки за фруктовым садом, доходившим до самой речки. На берегу речки сидели Сережа, Юрик и Митька. Митька копошился в земле, отыскивая червей, Сережа и Юрик удили рыбу. Солнце палило и жгло немилосердно, и все три мальчугана, покрытые густым налетом загара, казалась теперь похожими на арапчат. Бобка неожиданно вынырнул из-за группы деревьев и подошел к мальчикам. Он казался взволнованным и встревоженным.
— Что такое? — сердито спросил Юрик, недовольный тем, что ему помешали удить.
— Ах, Юрик! — начал прерывающимся от волнения голосом Бобка. — У нас целое происшествие. Знаешь, завтра будут гости, и папа послал за цыплятами в деревню, но Матрена не нашла нигде цыплят, и папа приказал Аксинье зарезать своих к обеду. А ты ведь знаешь, как Лидочка их любит!
— Как, и Чернушку велел зарезать? — испуганно вскричал Сережа.
— Нет, Чернушка — Лидочкина любимица, и папа не велел трогать Чернушку, но он не знает, что не только Чернушка дорога Лидочке, а и все цыплята. Ведь она сама кормит их по утрам и вечерам; они знают ее голос, вскакивают к ней на колени, берут у нее корм прямо из рук.
— Так почему же ты не скажешь все это папе? Тогда бы он не отдал приказания зарезать Лидиных любимцев.
— Да ведь я узнал это уже после папиного отъезда, — оправдывался Бобка. — Я слышал, как Матрена сказала Аксинье: 'Зарежь вечером цыплят, кроме черной молодки, барышниной любимицы'. Папа приедет только ночью, когда все уже будет кончено с цыплятами… Он поехал опять к этому противному учителю приглашать его поступить к нам. Так мне, по крайней мере, сказала Лидочка.
— А что она?
— Кто, Лидочка? Она плачет.
В один миг удочка выскользнула из рук Юрика и поплыла по реке.
— Митька, поймай! — крикнул он своему босоногому приятелю.
Тот не заставил повторять приказания: сбросив с себя одежду, он, как лягушка, нырнул в воду. А сам Юрик во весь дух помчался от реки к дому. Бобка сказал правду. Лидочка сидела на террасе и горько плакала. Над ней стояла Ирина Степановна и ворчала, разводя руками:
— Постыдитесь, сударыня! Нашла о чем кручиниться, слезки проливать. Из-за птицы глупой глазки нудить вздумала! Эка невидаль, цыплят на жаркое зарезать велено! Так из-за этого стоит ли рекой разливаться? Чего ж ты не плачешь, когда бифштекс или котлетку кушаешь? Ведь тоже из мяса коровы приготовлено, и тоже скотинку для того убить пришлось…
— Да ведь не то это, няня! — всхлипывая, проговорила Лидочка. — Ведь я их сама растила и кормила, понимаешь, — и вдруг…
Тут Лидочка не выдержала и залилась новыми слезами.
— Не плачь, Лида! — послышался подле нее голос Юрки. — Мы не дадим твоих любимцев в обиду, — сказал он, обнимая и целуя слепую. — А ты, няня, ступай, я успокою сестру.
— Ишь ты, какой лыцарь выискался, — заворчала на него по своему обыкновению старушка, — ты вот лучше скажи, где штаны продырявил!
И она, поймав Юрика за руку, указала ему на громадную дыру на панталончиках около колена.
Но Юрик только сердито отмахнулся от няни и, наклонившись к уху Лидочки, зашептал тихо оживленно:
— Не горюй, Лидок, ведь мы хотя и большие шалуны, а тебя, нашу бедную слепенькую Лидочку любим очень-очень крепко. Не беспокойся за своих курочек. Слышишь? Даю тебе мое Юркино слово, что ни одна из них не будет зарезана, и завтра поутру ты будешь по-прежнему кормить на крыльце всех своих цыплят!
— Что ты там шепчешь, греховодник? — тем же сердитым голосом спросила няня, все еще не решавшаяся уйти с террасы и оставить свою любимицу с самым отъявленным, по ее мнению, из шалунов- братьев.
— Ничего, нянечка, — с самым невинным видом отвечал ей Юрик, — я только сказал Лидочке, что ты ужасная ворчунья, такая ворчунья, что сил с тобой больше нет!
Сморщив свое хорошенькое личико в гримасу, Юрик стал вдруг необычайно похож на свою ворчунью-нянюшку, а когда он вдобавок заговорил, очень удачно подделываясь под ее тон и манеру: 'Ишь ты, какой лыцарь выискался! Ты мне лучше скажи, где ты штаны продырявил', то слепая Лидочка и сама няня не могли не засмеяться забавной выходке шалуна.
— Ну, уж ты разбойник известный! — махнув на него рукой, добродушно проговорила нянюшка и заковыляла с террасы.
В тот же вечер Юрик кликнул Митьку, гонявшего голубей на голубятне. Митька кубарем скатился с лестницы и в одну секунду предстал перед лицом своего юного начальства. Нужно сказать, что с первого же дня знакомства Митька поступил под команду Юрика и исполнял каждое желание маленького барчонка.
— Вот что, Митька, — оживленно заговорил Юрик, — ты предложи сегодня твоей тетке загнать цыплят самому, и как загонишь, позови нас с Сергеем и Бобкой, да только никому не говори об этом, слышишь?
— Для чего говорить? — степенно произнес Митька. — Говорить не стану, нет! — добавил он убежденно.
— Да ты пораньше загони, слышишь?
— А по мне, хошь сейчас! — широко улыбаясь во весь рот, произнес мальчишка. — Единым духом загоню.
Прежде чем Юрик мог что-либо ответить, Митька действительно «духом» помчался к тетке Аксинье и самым сладеньким голоском заговорил с нею:
— Тетенька! Позвольте, я подсоблю вам загнать кур в курятник нонче.
— Ишшо чего выдумал! — недоверчиво произнесла та. — С чего это тебе на ум пришло?
— Уж больно мне жаль вас, тетенька! Больно вы много трудитесь. 'Дай-кось, говорю себе, пособлю в чем тетушке Аксинье', — ласково отвечал хитрый мальчуган.
— Ин ладно! — согласилась птичница, подкупленная смиренным тоном своего приемыша. — Загони кур, коли есть на то охота.
А Митьке только того и надо было… Стрелой помчался он на задний двор, и скоро оттуда послышалось отчаянное кудахтанье кур и писк цыплят, а минут через десять все куриное царство было уже водворено на ночлег в курятнике.
Перед самым закатом солнца четыре мальчика под предводительством Юрика тихонько пробрались туда. В руках следовавшего позади троих барчат Митьки было небольшое ведерко с какою-то черною жидкостью и большой кистью вроде тех, которые имеются у маляров. И ведерко, и кисть, и жидкость Сережа достал еще поутру у Антона Савельича, никогда ни в чем не отказывавшего детям. Краска, находившаяся в ведерке, напоминала своим цветом чернила и лоснилась, точно глянцевая. Ею красилась
