1056 г. пользовалась правом избирать себе архиепископа из болгар [*366]. О сношениях Церкви Русской с Церковию Болгарскою лучше всяких слов свидетельствуют самые события. Откуда, если не из Болгарии, могли быть принесены к нам вначале славянские богослужебные книги, и притом в таком количестве, в каком тогда требовались? Откуда могли прийти первые пастыри, которые способны были преподавать нашему народу христианские истины на понятном ему языке, первые учителя, которые начали учить русских славянской грамоте и письму в новозаведенных училищах? Откуда собрались к Ярославу те писцы многи, которые переводили с греческого языка на славянский и списали многие книги? Потому нельзя не назвать вероятным сказания, что не только первые шесть епископов, пришедшие к нам, были родом из болгар, но тогда же присланы к нам и «многи иереи, диаконы и демественники от славян... и книги довольны» [*367]. На близкие сношения русских с болгарами указывает и тот случай, что сам святой Владимир в 1000 г. находился в Переяславле болгарском (на Дунае), когда половцы под предводительством Володаря сделали нападение на Киев [*368]. Но эти сношения с Болгариею, столько нужные и полезные для новоустроенной Церкви Русской, обошлись было и не без худых последствий. В Болгарию незадолго пред тем (ок. 971 г.) проникла секта павликиан — единственная еретическая секта, остававшаяся еще тогда на Востоке, которая, отвергая все внешнее в христианстве, таинства, обряды, иерархию, ниспровергала вместе догматы о Боге как Творце мира и о Сыне Божием как Искупителе мира [*369]. Быстро усилившись в Болгарии под именем богомилов и утвердивши в ней как бы главное свое средоточие, еретики не могли не воспользоваться случаем посеять гибельные семена свои на свежей почве Церкви Русской. В 1004 г. явился в Киеве некто инок Адриан Скопец, которого не без основания считают принадлежавшим к этой секте, потому что он, видимо, держался ее начал, восставая против всех церковных уставов и порицая епископов, пресвитеров и иноков. Лжеучение его было столь дерзко, опасно и упорно, что митрополит Леонтий нашел нужным обличить еретика соборне и даже отлучить его от Церкви. Когда и это не подействовало, Адриан заключен был в темницу, где, к счастию, вскоре пришел в истинное раскаяние и отрекся от своих заблуждений [*370].
Новою связию для Церкви Русской с Церквами Константинопольскою и Болгарскою послужила святая гора Афонская, которая считалась тогда главнейшим училищем подвижничества для всего христианского Востока и, находясь на пределах мира греческо-византийского и болгаро-славянского, равно привлекала к себе и греков, и славян. Очень естественно, если весть о чудной горе, об ее многочисленных обителях (которых в Х в. было до 180) и высоких подвижниках быстро пронеслась по всей России вслед за распространением в ней христианства и если русские весьма рано начали предпринимать туда благочестивые путешествия, каков был некто Антипа, житель города Любеча (местечко нынешней Черниговской губернии), ходивший на Афон в 1-й половине XI в., принявший там пострижение с новым именем Антония и принесший благословение Святой горы на горы киевские [*371]. Столько же естественно, с другой стороны, если и некоторые из подвижников афонских, ревнуя о спасении ближних, приходили по временам в новопросвещенную страну для утверждения в ней благочестия — каков был инок, неизвестный по имени, тайно постригший (ок. 1030 г.) Моисея Угрина, когда он, взятый в плен польским королем Болеславом (в 1018 г.), находился в рабстве у одной знатной ляхины [*372]. Сохранилось даже предание на Афоне, что еще первые наши христианские князья — святые Владимир и Ярослав положили там основание для русского монастыря в честь Успения Пресвятой Богородицы, местно называвшегося Богородица Ксилургу, к которому потом присоединен другой монастырь — святого Пантелеймона, доселе известный под именем Русского или Русика. Это предание, хотя не может быть оправдано никакими свидетельствами древности, принимаемо было за достоверное и в нашем отечестве, по крайней мере в XV в. [*373]
С другими православными Церквами или патриархатами, существовавшими на Востоке, именно: Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским, Церковь наша не могла иметь таких близких сношений, как с Церковию Константинопольскою, частию по самой их отдаленности, а вместе и потому, что все эти патриархаты страдали тогда под владычеством магометан. Впрочем, есть сказание в летописях, хотя и поздних, что сам святой Владимир (в 1001 г.) посылал послов в Египет, Иерусалим и другие благочестивые христианские страны, «да и тамо увесть богоугодных мужей пребывание и церковное благолепие, да отсюда пользу преобрящет» [*374]. В древнем жизнеописании преподобного Феодосия упоминается, что у нас находились тогда какие-то странники из Иерусалима, которые на возвратном пути своем в отечество взяли было с собою отрока Феодосия для поклонения святым местам [*375]; может быть, странники эти приходили к нам, спасаясь от страшного гонения на христиан, свирепствовавшего тогда в Египте, Сирии и других странах Востока, или для собирания пожертвований в пользу церквей и монастырей, ограбленных и разрушенных магометанами [*376]. В преданиях нашего народа о славном царствовании великого князя Владимира сохранилась память «о сорока каликах со каликою», как назывались у нас странствовавшие к святым местам для богомолья [*377]. И быть не может, чтобы в то время, когда мысль о близкой кончине мира, глубоко укоренившаяся в умах христианских, влекла на Восток целые толпы поклонников даже из стран далекого Запада, одни русские не сочувствовали этому общему стремлению христиан к святым местам и не принимали в нем никакого участия; отрок Феодосии, конечно, не первый и не сам собою пришел к желанию идти для поклонения иерусалимской святыне; он слышал о святых местах и, верно, о том, что другие ходят туда для богомолья [*378].
Обращаясь к отношениям Церкви Русской к Западному и Римскому патриархату, считаем необходимым со всею обстоятельностию рассмотреть мысль, уже около трех веков повторяемую ревнителями папства, будто русские во дни святого Владимира крестились в римскую веру и вначале были римскими католиками [*379]. На чем основывают эту мысль?
Прежде всего на том, будто Константинопольские патриархи Николай Хрисоверг, Сисиний и другие до самого Михаила Керуллария, при которых последовало окончательное крещение России, находились в общении и единомыслии с папою [*380]. Но в каком общении? Требуется знать, точно ли эти патриархи признавали папу главою Церкви и подчинялись ему? Точно ли принимали они те западные нововведения, которые осудил еще патриарх Фотий, и отвергали самого Фотия как схизматика, многократно отлученного папами? Известно, что со времени возвышения Византии на степень императорской столицы архипастыри Церкви, желая почтить и епископскую кафедру Византии, еще на Втором Вселенском Соборе (в 381 г.) постановили: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим» (правило 3); затем на Четвертом Вселенском Соборе (в 451 г.), заметив, что «престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущества, поелику то был царствующий град», предоставили «равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и сигклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому и будет второй по нем» (правило 28); наконец, на Шестом Вселенском Соборе, Трульском (в 691 г.), снова утвердили: «Да имеет престол Константинопольский равные преимущества с престолом древнего Рима, и, якоже сей, да возвеличивается в делах церковных, будучи вторым по нем» (правило 36). Папы ни за что не соглашались принять эти правила, потому что в них от лица Церкви Вселенской ясно выражались две горестные для пап истины: первая, что преимущества Римского епископа отнюдь не суть следствия его мнимого преемства от апостола Петра, мнимого князя апостолов, а дарованы этому епископу отцами и собственно ради царствующего града; вторая, что по той же самой причине равные преимущества даруются и Константинопольскому епископу и, следовательно, папа не есть глава Церкви. Известно также, что в VI в., имея в виду еще сильнее противустать римскому преобладанию, заметно уже начинавшему обнаруживаться в Церкви, Восточные Соборы и императоры предоставили Константинопольскому патриарху право называться титлом Вселенского (οικουμενικтς) на Востоке, как на Западе назывался уже папа [*381]; тем более не могли Римские епископы признать за Цареградским этого нового права, которым совершенно ниспровергалась мысль об их главенстве, и всеми средствами старались вынудить Константинопольских патриархов отказаться от опасного для пап титла [*382]. Что же, пользовались ли Цареградские патриархи — Николай Хрисоверг, Сисиний и другие до Михаила Керуллария — теми преимуществами, какие предоставлены были их кафедре Соборами и благочестивыми императорами?
Пользовались, несомненно, точно так же, как пользовался этими преимуществами Фотий, как пользовались ими предшественники и все преемники Фотия, потому что на Востоке постоянно были принимаемы и соблюдаемы правила Вселенских Соборов, которыми предоставлено Константинопольскому престолу равночестие с Римским, и сам папа Лев IX в письме своем к патриарху Михаилу Керулларию (1049),
