«Что поделать тому, кто желает лишь одного: быть художником?!» — писал он жене. Государю Александру II он писал более определенно: «Служба, какова бы она ни была, глубоко противна моей природе… Я надеялся… победить мою природу художника, но опыт доказал мне, что я боролся с нею напрасно».
Но в годы Крымской войны он сначала формирует партизанский отряд: на случай, если британцы высадят десант на Балтике, под Петербургом. Опасность Петербургу больше не угрожает, и в 1855 г. Толстой (ему — 38 лет) становится майором в стрелковом полку. В Крым Алексей Константинович не попал — заболел тифом во время стоянки под Одессой. Нет худа без добра — страшно представить себе русскую литературу без этого громадного и доброго таланта. Но сам-то Толстой так не думал.
В рядах интеллигенции немало людей с примерно такими же убеждениями, но ведь служить можно не только России, не только Богу. Интеллигенция формировалась на сто лет позже, когда мир уже изменился и стал намного сложнее и многограннее. Служить можно Красоте и Истине… И уже не обязательно отвлекаясь на спасение Отечества, угодившего в опасность. Служить можно самому себе и своей семье, строя «мещанское счастье», как герой Помяловского.[49]
Служить можно отвлеченной идее, служить можно и народу…
Дворянство вроде бы тоже служило народу, но как-то всегда так получалось, что под служением народу оказывалось служение государству. А интеллигенция служила народу так, что обычно получалось служение отвлеченной идее.
Вот чему интеллигенция служит с особым упоением — так это отвлеченным идеям. «Отрыв от народа», «болтливость», «пустозвонство», «непонимание реальности» — это обычные слова, легко бросаемые в ее адрес, — и дворянством Российской империи, и правителями Советского Союза. Но разве это свойственно только одной интеллигенции?
Глава 6
ВЫДУМЩИКИ ИЗ РУССКИХ ЕВРОПЕЙЦЕВ
— Народ этого не позволит…
— Так уничтожить народ!
Весь Петербургский период, весь советский период нашей истории образованный человек естественно находился как бы вне России и лишь частично относился к ее народу. То есть против такого положения восставали много раз, со времен князя Щербатова с его «О повреждении нравов в России». Но все, кому не нравились формулы «дворянство и народ», «интеллигенция и народ», от князя Щербатова до писателей-деревенщиков, оставались критикующим меньшинством, а нормой было именно это — осознавать себя «интеллигенцией», существующей вне «народа».
Стало недоброй традицией считать отрыв от действительности, способность жить в своих надуманных теориях типично интеллигентской чертой. Мол, такая вот она, гнилая интеллигенция. Не буду спорить — у интеллигенции эта черта, бесспорно, есть. Вопрос только, что это такое — интеллигенция, где граница этого слоя? Далеко не все 3–4–5 миллионов «русских европейцев», живущих на земле к началу XX века, считают себя интеллигенцией, но этот отрыв от реальности характерен для них для всех. В том числе и для обитателей царского дворца.
Ведь все образованные русские европейцы поколениями жили вне народа, в каких-то искусственных конструкциях. И притом жили в стране, которая от традиционной жизни уже ушла, а в Европу еще не пришла. В этом смысле вся Россия, целиком, висела между двух реальностей, до конца не принадлежа ни одной из них. Вся Россия, целиком, весь императорский период нашей истории.
А образованный слой находился вне того, что тоже находится вне нормальной человеческой жизни. Отклонение от отклонения, и не в сторону нормы — а в сторону чего-то еще более безумного.
Стоит ли удивляться, что русские европейцы не столько изучали и объясняли, сколько выдумывали действительность? Да еще и пытались втиснуть реальность в свои выдумки.
Если «копать поглубже», то чисто интеллигентские черты отрыва от реальности мы легко найдем у многих русских царей, а первым интеллигентом придется признать Петра I. Назови он Московию Россией, Русью, таки получилась бы претензия на объединение исторической Руси, и только. Претензия тоже не слабая, но Петр назвал новое государство Российской империей… И начал вести завоевания далеко за пределами коренных русских земель.
Он послал Бек-Булатовича в Среднюю Азию — разведать, как лучше ее завоевать, да заодно — как пройти в Индию.
После Русско-персидской войны 1722–1723 гг. в руках у Петра оказалось все южное побережье Каспийского моря, почти весь исторический Азербайджан.
Анна Ивановна с легкостью необычайной вернула Персии Южный Прикаспий — лишь бы Персия помогла в Русско-турецкой войне 1735–1739 годов. Из одного этого видно, до какой степени это было непрочное завоевание и как неорганично входил Азербайджан в состав Российской империи.
Но Петр-то уходить отсюда совершенно не собирался; он создавал плацдарм на Каспии для рывка в Персию и в полусказочную Индию, мечту всех европейских завоевателей. Чтобы создать такой плацдарм, он собирался переселить неизвестно куда сотни тысяч мусульман из Южного Прикаспия, а на «освободившиеся» земли поселить христиан (откуда? Из Средней полосы?) — пусть будут оплотом Российской империи на Востоке!
Во-первых, чем это лучше депортации крымских татар или чеченцев при Сталине?
Во-вторых, безумие затеи сделает честь любым интеллигентам всех времен. Полная потеря чувства реальности, совершеннейшая беспочвенность, окончательно сформировавшаяся способность жить только в надуманных измерениях, в искусственно созданном мире. Остается радоваться, что этот чудовищный идиотизм так никогда и не был реализован.
Мало кому известно, что Петр планировал присоединить к Российской империи и остров Мадагаскар. Для этого в 1723 году вполне серьезно готовилась секретная экспедиция адмирала Д. Вильстера.
Строительство империи? Да. Но и строя империю, можно оставаться в рамках задач реально достижимых и осмысленных. Здесь же ставятся задачи совершенно безумные, ни для чего не нужные ни России, ни ее правящему слою, ни для решения каких-то важных задач.
Петр I, пожалуй, был все-таки первым на Руси (по крайней мере, из ее царей), кто психологически и духовно жил вне всякого учета реальности. Но эта черта оказалась родовой метой вообще всего слоя «русских европейцев»; многие из них, как это ни печально, оказались не русскими и в то же время европейцами, а ни русскими и ни европейцами.
Просто в начале XVIII века таких людей были единицы, а к концу XIX века — уже сотни тысяч и миллионы, толща, и вовсе не только дворян. Тоже развитие, по-своему.
А если уж о типично интеллигентских замашках обитателей императорского дворца…
Вот Петр III, образованный и умный человек, не понимавший и не любивший страны, в которой ему надлежало править. Человек, оказавшийся не способным понять роль русской гвардии в политике… не способный понять собственную жену, смысл всего происходящего вокруг. Чем это не «апофеоз
