посольство.
Далее все было спокойно, огромное нервное напряжение спало и «Олегова» объяснила офицеру безопасности, кто она и что ее муж должен подойти в болгарское посольство. На поиски «Олега» немедленно была направлена машина. Он появился в советском посольстве только через час.
Оказавшись под защитой советского посольства, «Олеговы» успокоились и стали ожидать возвращения домой. Это оказалось не простым делом, но сложившаяся в тот момент ситуация в советско- американских отношениях способствовала благоприятному разрешению проблемы возвращения на Родину семьи разведчиков.
В январе — феврале 1972 года США и СССР готовили встречу в верхах и президент США Никсон собирался нанести визит в СССР. В этих условиях американцы избегали каких-либо неприятностей в отношениях с СССР, которые могли бы испортить атмосферу визита президента. Поэтому ЦРУ предпочло не препятствовать выезду «Олеговых» на Родину. Если бы не это обстоятельство, можно было ожидать больших трудностей.
Стоит только вспомнить доктрину Никсона. 25 июля 1969 года на пресс-конференции на острове Гуам Ричард Никсон изложил внешнеполитическую программу. Он подтвердил готовность вмешаться во внутренние дела тех стран, чью целостность они сочтут жизненно важной для собственной безопасности.
А ведь ЦРУ и СИДЭ под их руководством могли преподнести дело «Олеговых» как посягательство на безопасность Аргентины, которую США считали чуть ли не своей вотчиной.
Но все обошлось благополучно, и 2 февраля 1972 года «Олеговы» вылетели в Союз.
«Лариса Васильевна, скажите, что из всего пережитого вами в связи с нелегальной разведывательной работой было для вас наиболее тяжелым и болезненным?» — спросил я весной 1999 года.
«Самым болезненным, нестерпимо мучительным было то, что мы с Вадимом Михайловичем пережили по возвращении на Родину!»
Далее она пояснила. «Нам было неимоверно тяжело, когда нас и наших детей мучила СИДЭ. Но знали, за что страдали, и безмерно верили, что Родина нас не оставит в беде. Как это было с разведчиком Абелем, затем с Беном.
Но представить себе, что нас будут называть предателями только за то, что мы осмелились предположить наличие предателя во внешней разведке, покарать нас жестоко за это, выслать из родной мне Москвы и обречь на огромные моральные и материальные травмы, мы никогда бы не смогли.
Но действительность оказалась даже тяжелее для нас морально, чем в плену сразу у двух западных спецслужб».
Не желая повторяться в том, что с предельной ясностью изложено в книге воспоминаний «Олеговых» и о чем я уже писал в своих воспоминаниях, хочу очень кратко суммировать то, что лично считаю грубейшей ошибкой так близкой мне нелегальной службы внешней разведки в деле разведчиков «Олеговых» .
1. Как мне лично известно, по состоянию на 1957–1961 годы, когда я отвечал за организацию разведывательной работы с нелегальных позиций, в деле кандидатов в разведчики-нелегалы «Олеговых» и в отношении них самих все было положительно.
2. Ход их вывода в Аргентину и деятельность там по 9 октября 1970 года оценивались службой только положительно. Никаких, повторяю, никаких замечаний или просчетов с их стороны не отмечалось.
3. За время их нахождения в руках СИДЭ они не допустили ни одного, повторяю, ни одного действия, которое повредило бы внешней разведке или советско-аргентинским отношениям.
То, что не правомерно инкриминируется им с инцидентом выдворения из Аргентины двух сотрудников резидентуры внешней разведки в Буэнос-Айресе, было не их виной, а резидентуры, игнорировавшей несоответствие сигнала о якобы закладке тайника, и в известной мере Центра, отрабатывавшего с ними сигналы опасности и в целом отступную легенду.
4. Центр не мог винить «Олеговых» за переход на отступную легенду, когда они внезапно были арестованы СИДЭ. Ведь «Олег» вполне закономерно ссылался на пример Абеля, который по обращению к нему американских контрразведчиков как к советскому разведчику сразу сделал заключение, что он выдан изменником «Виком». Вот и они с «Олеговой», не найдя других объяснений провала когда их назвали сразу советскими разведчиками, сделали аналогичный вывод.
5. «Олеговы» подробнейшим образом изложили свои доводы о наличии утечки информации, о возможном предательстве.
Даже если Центр подозревал, что этой версией они могли прикрывать какие-то свои ошибки, необходимо было проверить самым тщательным образом все возможности ознакомления с их делом в Центре и в резидентурах. Нельзя исключать, что это помогло бы раньше выйти на предателя Гордиевского. Ведь именно он узнал их документальные данные в 1967 году.
Следовало уделить самое пристальное внимание к лицам, опознание которых по их фотографиям предъявлялось ЦРУ «Олегу» в 1972 году. Ведь едва ли кто еще, кроме Гордиевского, работавшего в нелегальной службе, мог знать первого куратора «Олега».
Во всяком случае расследование версии «Олеговых» должно было бы вестись с их активным участием.
Таким образом, работа с «Олеговыми» по их возвращении создает впечатление, что ее особой задачей было обвинение их почти в предательстве. Во всяком случае, их действия, в том числе и необычный побег от ЦРУ, были поставлены под сомнение и квалифицированы не если как предательство, то как моральное разложение. Отсюда и предложенные нелегальной службой руководству КГБ меры наказания, беспрецедентные по грубому нарушению прав разведчика во многих отношениях, в том числе выселение из Москвы под смехотворным предлогом заботы об их безопасности, оставление без материальных средств семьи из четырех человек, отказ в помощи с трудоустройством. Вызывает возмущение и исключение их из партии на основании грубо дезинформационных заключений об их поведении в зарубежной командировке.
Эта дезинформация усугублялась тем фактом, что члены партии, принимавшие решение, были лишены возможности ознакомиться с их делом и провести беседу с ними самими под предлогом секретности. Так создались условия для бесправия молодых коммунистов — сотрудников Особого резерва.
Как я уже сказал, все изложенное еще можно было как-то объяснить недостатком информации в распоряжении нелегальной службы и сомнениями в объективности докладов «Олеговых».
Но когда в 1985 году тот предатель, о котором с таким убеждением говорили «Олеговы», объявился в лице изменника О. Гордиевского, совершенно невозможно понять, почему не было поднято дело «Олеговых», восстановлена справедливость, почему они не были полностью реабилитированы. Перед ними даже не извинились за понятную для них профессиональную ошибку.
И тогда многое из незаслуженных обид и горечи было бы снято. Но, очевидно, честь мундира для некоторых оставалась дороже двух способных разведчиков.
А ведь «Олеговы» были еще способны поработать, им едва исполнилось по 50 лет, а богатейший, я бы сказал, уникальный, опыт был бы так полезен новому поколению разведчиков-нелегалов.
Нет, частичная реабилитация еще ждала их более 6 лет, а полной так и не было. Она остается до сих пор на совести нелегальной службы внешней разведки.
Я далек от мысли винить всю нелегальную службу и нынешних ее руководителей за ошибки прошлого. Но действия в отношении «Олеговых» не просто ошибка! Их принципиальный характер требует скорейшего исправления ради блага и престижа самой службы. Между прочим, книга воспоминаний «Олеговых» может явиться хорошим вспомогательным средством при подготовке молодых разведчиков, если, конечно, сопроводить ее исправлением финала, разъяснением, снимающим с «Олеговых» официально любые намеки на их вину и звучащем как признание допущенных службой ошибок.
Кстати, из книги бывшего начальника нелегальной службы Ю. И. Дроздова следует, что Гордиевский выдал еще и вторую семью нелегалов (Т. и Г.), о судьбе которых ничего не известно. Кроме факта, что разведчица в этом случае проявила также большое мужество и вывела больного мужа и троих своих детей из-под удара противника. Если это так, то было бы полезно поднять и их дело. Тем более, я не исключаю, что в их случае провал мог быть также отнесен не к Гордиевскому, а к их каким-то ошибочным
