незнакомая женщина с черными, чуть косыми глазами. С затаенной грустью Александр Александрович говорил Саше: «Вот, тезка, когда я был такой, как ты, мы с Екатериной Ермолаевной учились в одной школе. И видишь, теперь только встретились».
Саша понял, что он мешает, и сейчас же ушел. Он никак не мог представить себе этих немолодых людей школьниками. «Грустно же встречаться вот так, – думал он, – грустно и даже страшно». Но в словах Александра Александровича, во всем его облике, кроме грусти, он почувствовал и что-то другое, неуловимое. «Может быть, он любил Екатерину Ермолаевну, как я Стешу?..»
– Что же предпримем дальше? – спросил Саша, возвращаясь к главному, что их беспокоило.
Все молчали.
И вдруг за спинами ребят раздался незнакомый голос.
Все расступились и увидели того самого человека, которого они принимали за нового математика. Только теперь был он в пальто и шляпе.
– У меня есть предложение всем вместе пойти сейчас в покинутый вами класс и обсудить, как быть дальше, – сказал он негромко, но настойчиво.
– А вы новый математик? – спросила Зина.
– Ничего подобного, – сказал незнакомец. – Я вот по поводу этого…
Он расстегнул пальто, полез в боковой карман пиджака, достал заявление, посланное около двух недель назад министру.
– А! Вы из облоно? Вам переслали наше заявление? – обрадованно высказал предположение Саша.
– Берите выше! – усмехнулся незнакомец.
– Вы министр! – с азартом сказал Миша.
Ребята ахнули, а незнакомец даже смутился:
– Да нет, товарищи, я только инспектор министерства! Ну, пошли, что ли?
Честное комсомольское
Сбежавшие с урока ученики вошли в класс шумно и смело.
Павлов сел к учительскому столику, но сразу же встал, прошелся между доской и столом, остановился около больших счетов, поставленных здесь для младших школьников, взглянул на плакат, изображающий скелет мальчика с изогнутым от неправильного сидения позвоночником, и, повернувшись лицом к классу, сказал:
– На ваши попытки вмешаться в историю учителя Александра Александровича Бахметьева дирекция отвечает, что это дело не учеников, а администрации школы и отдела народного образования. Это верно. Но у меня в руках заявление десятиклассников Погорюйской школы с резолюцией министра: «Разобраться».
Тихий шепот пробежал по классу.
– Следовательно, я должен по этому поводу очень серьезно поговорить с подателями заявления. Верно?
– Верно! Правильно! Очень хорошо!
– Тихо, товарищи! – сказал Павлов. – Я продолжаю: в своем заявлении вы возводите тяжелое обвинение на завуча школы, считая, что она довела до ухода из школы лучшего, любимого учителя. Так я говорю?
– Так! – дружно поддержал класс.
– Ну, вот и разберемся с первым вопросом. Кто докажет, что Александр Александрович действительно лучший, любимый учитель Погорюйской школы?
Павлов сел за учительский столик.
– Я докажу! – поспешно сказал Саша и вышел к столу. – Я, Александр Коновалов, секретарь комсомольской организации школы, – сказал он. – А фамилии остальных выступающих прошу вас не спрашивать.
– Хорошо!.. – удивленно протянул Павлов. – Но объясните мне, почему вы выдвигаете это условие?
– Потому что у тех, кто будет поднимать голос за Александра Александровича, могут быть неприятности.
– А за себя вы не боитесь?
– Мне за себя беспокоиться по должности не положено! – усмехнулся Саша.
Павлов с интересом посмотрел на этого красивого паренька в черной вельветовой курточке и старых, измазанных глиной сапогах. Чувство большой симпатии вызвал у него комсомольский секретарь. Он поймал себя и на том, что весь коллектив десятиклассников был ему по душе. «Но не буду пристрастным», – подумал он и, нахмурившись, сказал Саше:
– Я слушаю вас.
– Александр Александрович за десять лет выпустил десять десятых классов, – продолжал Саша, – и ни один из его учеников, поступая в вуз, не имел оценки ниже пяти.
– Это точно? – не поверил Павлов.
– Вот доказательство! – сказала Стеша, вставая и вынимая из своей парты первомайскую стенную газету. Она подошла к столу, за которым сидел Павлов. – Видите заголовок: «Только на пять!»? – сказала она. – Это общешкольная газета. Факты взяты в учебной части.
– Так. Это важное подтверждение. Садитесь, товарищ Икс, – с улыбкой сказал он Стеше.
Она тоже улыбнулась, вспыхнула и, оставив газету на столе, пошла к своей парте.
– Что еще, Коновалов?
– Еще? – Саша перебирал в мыслях все, что можно было сказать в защиту Александра Александровича. Когда он раньше думал об этом или говорил с ребятами, убедительных фактов было много, а сейчас от волнения он ничего не мог вспомнить. – Еще то, что в нашей школе любят математику больше других предметов, а Александра Александровича – больше всех учителей.
– Тоже хорошо, – задумчиво сказал Павлов и обратился к Мише, который полулежал на парте и тянул кверху руку. – Вы что-то хотите сказать, товарищ Игрек?
Миша встал:
– На педсовете Алевтина Илларионовна говорила, что все ученики нашей школы помешаны на математике, ни в какие кружки не желают записываться, только в математический…
– А вы, товарищ Игрек, откуда знаете, что говорила на педсовете Алевтина Илларионовна? – спросил Павлов.
– Я присутствовал… – замялся Миша, – при особых обстоятельствах…
Громкий смех товарищей покрыл его слова. Павлов улыбнулся.
– Можно мне еще добавить? – спросил Саша.
– Пожалуйста! – разрешил Павлов.
– Мне кажется, что учитель для нас не только в классе учитель, особенно здесь, в селе, когда мы знаем каждый шаг друг друга. В Москве, конечно, не так. Там ушел из школы и затерялся в потоке людей… Есть учителя в нашей школе, которые формально относятся к своей работе: отучат и уйдут домой, да еще, наверное, близким своим говорят: «Устал от ребят»… А у Александра Александровича вся жизнь заключается в школе. У него мы и дома постоянно бываем. – Саша так разволновался, что окончательно потерял дар речи. – У меня были трудные обстоятельства в жизни. Я и учиться начинал хуже. Никому из взрослых не рассказал бы, а ему рассказал, и он мне помог!
– О чем это он? – громким шепотом спросил Миша Сережку.
– Не знаю. Может, так, для красоты…
Руки поднимали один, другой, третий. Говорили с чувством, искренне. И в представлении Павлова вырисовывался образ умного, одаренного и честного сельского учителя, увлеченного своей работой.
– Ясно. Убедили! – сказал Павлов, громко хлопнув рукой по столу, и десятиклассники засияли, точно в класс заглянуло и рассыпало свои лучи горячее июльское солнце. – Теперь поговорим насчет упреков в адрес вашей администрации. Ты, Коновалов, садись. – Павлов посмотрел на Сашу, и тот, тронутый этим теплым «ты», пошел на свое место.
– Мы против Нины Александровны ничего не имеем. Ученики ее уважают, – сказала Зина Зайцева. – Она справедливая и преподает интересно. А только зря она доверяется Алевтине Илларионовне…
Кто-то бросил еще несколько неуверенных фраз насчет запрета проводить математические викторины,
