Прохоров получил назначение во вновь завоеванный город.
Он собирался в самом хорошем расположении духа, шутил с Мирошкой, насвистывал и пел старинные русские романсы.
Он ходил по комнате в нижней, расстегнутой на груди рубашке, в мягких меховых чувяках.
У него была вкрадчивая походка, точно он боялся кого-то разбудить или хотел что-то подслушать.
– Так-то, друг Мирошка, жаль, что ты со мной не едешь! – с искренним сожалением говорил Прохоров, укладывая белье в чемодан.
В привязанности Мирошки он не сомневался. Однажды ночью кто-то поджег дом Вавилы Сергеевича Прохорова. Старый дом, со всех сторон обложенный соломой, вспыхнул, как порох, и городской голова неизбежно погиб бы, если бы не Мирошка. Верный слуга разбудил хозяина и отважно из пламени вытащил чемодан, который Прохоров хранил пуще своих глаз.
Мирошка молча стоял у окна, наблюдая за хозяином.
Вавила Сергеевич запер чемодан и положил ключ в боковой карман френча, висевшего на спинке стула.
– Каждый шаг немцев, мой друг, это мой шаг к великому будущему, к миллионам. Немецкое правительство это понимает с точки зрения собственной выгоды. Я им обязан, мой друг. Понятно?
Он посмотрел в лицо Мирошке (а тот намеренно изобразил на нем тупое удивление) и безнадежно махнул рукой.
– Молод ты еще, Мирошка, да еще глуп в придачу.
Он хотел сказать что-то еще, но в дверь постучала хозяйка и позвала его посмотреть полученные на дорогу продукты.
Прохоров вышел. Он любил вкусно покушать, и Мирошка знал, что теперь он надолго займется с хозяйкой.
Мирошка с волнением взглянул на дверь. Наконец-то настал миг, ради которого он так долго жил под крышей врага, прислуживал ему.
Неслышно ступая, он подошел к стулу, из френча вытащил ключ и подкрался к чемодану. Но в это время за дверью послышался шорох вкрадчивых шагов Прохорова. Мирошка отскочил к окну и, чтобы скрыть растерянность, наклонился, сдернул сапог, будто перевертывал сбившуюся портянку.
Вавила Сергеевич взял со стола какую-то бумажку, потом, к ужасу мальчика, подошел к стулу, снял френч и со словами: «Холодновато!» – накинул его на плечи. Он постоял в раздумье еще несколько секунд и вышел.
Мирошка бросился к чемодану, вставил ключ в замок и стал вертеть его в разные стороны. Замок не отмыкался. Он попробовал вытащить ключ, но и это оказалось невозможным.
Время шло, и Мирошка с отчаянием ждал, что сейчас войдет Прохоров и застанет его на месте преступления. Но вот замок щелкнул и открылся.
Мирошка подбежал к двери, прислушался. Из кухни доносились оживленные голоса Прохорова и хозяйки.
Он вернулся к чемодану, открыл крышку и, перебирая белье, блокноты, книги, стал искать небольшую серую папку. Наконец, он нащупал ее в самом низу, вытащил наверх, вынул из нее лист лощеной, хрустящей бумаги, свернул вчетверо, сунул его за пазуху, поспешно уложил вещи в чемодан и замкнул.
Все было сделано, но сердце тревожно колотилось в груди и руки дрожали.
«Что же теперь? – думал Мирошка. – Бежать? Нет, это может вызвать подозрение. Нужно успокоиться и, как было намечено сначала, проводить его до машины… А вдруг он обнаружит сейчас пропажу ключа, что тогда?»
Дверь открылась, и с охапкой свертков вошла старуха хозяйка, за ней – Прохоров.
– Складывай сюда! – указал на стол Вавила Сергеевич.
Хозяйка положила свертки. Прохоров взял один из них и протянул Мирошке:
– Это вот тебе, Мирошка.
– Спасибо…
За окном послышался сигнал машины.
Мирошка заглянул в окно, увидел остановившуюся легковую машину и с радостным облегчением воскликнул:
– За вами!
– Сейчас! Забирай, Мирошка, чемодан.
Он снял с вешалки кожаное пальто и стал надевать его.
Мирошка схватил чемодан и бросился к двери.
– Постой, друг, – остановил его Прохоров, – кое-что можно уложить в чемодан. – Он сунул руку в карман френча. – Где это ключ?
– Да в чемодан не войдет. Вы вон его как набили – даже крышка выгнулась, – умоляюще сказал Мирошка.
– В самом деле. Но где же ключ?
За окном снова послышался сигнал машины.
– Ну, здесь где-нибудь, – махнул рукой Прохоров. Он застегнул пальто, надел фетровую шляпу и, сгребая со стола свертки, сказал: – Пошли!
– Пошли! – с восторгом отозвался Мирошка, как перышко, вскидывая на плечо тяжелый чемодан.
Он внес чемодан в машину и, когда та бесшумно двинулась по мостовой, помахал ей вслед рукой. Обернувшись, он поймал на себе пристальный взгляд хозяйки.
– Ну, теперь куда же ты, парнишка? – спросила она.
– Куда? – Мирошка по старой привычке надвинул на брови облезлую ушанку и, подмигнув одним глазом, сказал: – Знаем, куда… – и, давясь смехом, почти пропел на ухо изумленной хозяйки: – К великому будущему, к прохоровским миллионам…
Он не стал дожидаться ночи, смело пошел знакомыми улицами на окраину города, к пустырю.
Дневник Славы Иванова
На сваленной толстой сосне, возле землянки, лунным вечером сидели партизаны. Была весна. Пахло талой землей и прошлогодними полусгнившими листьями. Ветер несмело, порывами перебирал голые ветви кустарников, шумел густой хвоей сосен.
вполголоса пела Лиза Камелькова. Ей тихо вторил дядя Федор. Слышал он эту песню еще в груздевской избе-читальне. Напоминала она счастливые довоенные годы, и поэтому слушал он ее с большим удовольствием.
продолжала Лиза.
Партизаны тихо переговаривались.
Дверь скрипнула, и, освещенный светом луны, в дверях землянки показался Гринько. Он шагнул к сваленной сосне, но остановился в недоумении. Неожиданно перед ним появился подросток. Никто из партизан не заметил, как вынырнул он из леса. Непонятно было, как сумел он обойти заставы.
Песня оборвалась, все головы повернулись к пришельцу.
Он сделал шаг вперед, подошел к Гринько и по-военному вытянулся:
– Товарищ командир, разрешите обратиться?
– В чем дело? – с недоумением спросил Гринько.
– Я послан к вам партизанским отрядом «Чертова дюжина». Вы не узнаете меня, Тарас Викентьевич?! – забывая военную дисциплину и еще шагнув вперед, проговорил мальчик и протянул руки к Гринько.
Партизаны окружили их, с удивлением разглядывая подростка.
– Слава? Иванов Слава? Дружище! – воскликнул Тарас Викентьевич и сгреб его в объятия. Потом, вытирая кулаком глаза, пояснил: – Ученик мой, шестиклассник!
В эту ночь Гринько не ложился спать. До рассвета на грубо сколоченном столе мигал ночничок. Охватив голову руками и опираясь на локти, читал Тарас Викентьевич дневник Славы Иванова. И в условиях тяжкой жизни Слава остался верен себе – так же, как и в мирное время, в записную книжку заносил все значительные события своей жизни. Но с тех пор, как родилась на свет «Чертова
