Маленькая старушка в ватной телогрейке и в черном полушалке, повязанном под подбородком, внимательно с ног до головы осмотрела мальчика. Она заметила его запыленный костюм, усталое, неумытое лицо.
– Милости просим! – сказала она тонким, тихим голосом. – Видно, пешком из города?
– Пешком, бабушка, – ответил Костя.
Дина ахнула:
– Пешком сто километров! Когда же ты вышел, Костя?! – вскричала она, с восторгом взглянув на товарища.
– Три дня шел… – рассматривая носки сандалий, неохотно ответил он.
– А почему не на поезде? – не унималась Дина.
– Хотелось идти: закат смотреть, восход… Ну, вообще, как Горький… Я решил пешком обойти всю страну.
– Как босяк? Это замечательно, Костя! Я тоже сегодня хотела восход наблюдать, да ты помешал.
У бабушки от улыбки задрожал подбородок.
– Нашто же это пешком, сынок? Теперь поезда ходят. Это в наше время волей-неволей пешком ходили да на лошадях ездили, а теперь другое дело.
– Ну, что ты, бабушка! Пешком-то интереснее! – защищала Дина товарища.
Бабушка поняла, что возражать бесполезно.
– Ты, Дина, самовар поставь да творог сметаной залей к чаю. А в печи яичница да картофельница. Медок не забудь. Ну, да я подойду к чаю-то.
Бабушка вышла за ворота. На поляне, поджидая хозяйку, спокойно жевала траву пестрая корова- ведерница.
– Но, цыля! – басом крикнула бабушка, помахивая хворостиной.
Костя оглянулся и с удивлением взглянул на бабушку. Его поразило, что маленькая старушка, с добрым лицом, с тонким голосом, могла брать такие низкие, почти мужские ноты.
Бабушка торопливо спускалась по тропинке к реке. Впереди, отмахиваясь хвостом от гнуса, лениво брела корова. А за мостом, у березника, уже разливалась монотонная трель дудки пастуха Федота.
Дни бежали незаметно. Дина с Костей бродили по лесу, отыскивая птичьи гнезда. Боясь спугнуть, чуть дыша, с любопытством рассматривали в них птенчиков. Часами простаивали они над муравейниками, бросали на кучи тальниковые ветки, потом, сбросив с них муравьев, с удовольствием слизывали кислый муравьиный спирт.
Они собирали ягоды, цветы, коллекции трав и букашек; уходили на речку, с увлечением ловили рыбу, и купались, забывая о еде.
Им было хорошо вместе, и любой третий – будь то Юрик, дедушка или Екатерина Петровна – только мешал им.
В ясный полдень Затеевы собрались обедать в просторную горницу с неровным, покосившимся полом. Всевозможные открытки, прибитые веером, украшали недавно беленные стены. На окнах висели белоснежные шторы. В углу стоял маленький опрятный буфет дедушкиной работы, окрашенный черной краской. Середину комнаты занимал большой продолговатый стол, покрытый свежей палевой скатертью. Вокруг стола стояли новенькие венские стулья – подарок Иннокентия Осиповича.
На столе, на блестящем подносе, шумел старинный медный самовар.
Дина с Костей сидели рядом и, с аппетитом уплетая горячие блины со сметаной, оживленно обсуждали совместно прочитанную за эти дни книгу «Холоп-ополченец». Юрик, открыв рот, с увлечением слушал их.
Бабушка с дедушкой ели молча, но каждую минуту готовы были поссориться друг с другом. Они во всем были очень различны, и в спорах и в ссорах прожили вместе почти шестьдесят лет, хотя и любили друг друга крепко.
Бабушка была маленькая, кругленькая старушка, с желтоватым цветом лица. Движения ее рук были мягкие, круглые. Дедушка Осип Антонович на целую голову был выше бабушки. Грудь у него была богатырская, и клином на нее опускалась длинная седая борода в форме редьки. На бескровном лице выделялся длинный нос. Выцветшие голубые глаза смотрели внимательно и спокойно. Осип Антонович очень много курил и любил тертую редьку с молоком, а бабушка не переносила ни редечного, ни табачного запаха. Из-за этого они главным образом и враждовали всю жизнь. В этот день ссора стариков началась тоже из-за редьки.
– Опять за свою любезную! Вонь стоит, хошь святых выноси! – недовольно сказала бабушка.
Дедушка молча деревянной ложкой выгребал из тарелки тертую редьку и, не обращая внимания на бабушкины слова, прислушивался к разговору Дины и Кости.
Екатерина Петровна разливала чай. Она держала блюдце белыми красивыми пальцами с блестящими ногтями, часто позевывала и смотрела вдаль скучающим взглядом. Она всегда за столом молчала и думала о чем-то своем.
Екатерина Петровна не любила деревню, и лето привыкла проводить на южных курортах. Здесь жила она только ради детей и очень скучала.
– Да, за Болотниковым народ шел. Свой! Мужик! Герой-человек. Как они, собаки, его замучили! – отставляя пустую тарелку, в раздумье сказал дедушка.
– Наш пострел везде поспел! – сердито буркнула бабушка. Она не видела, когда Осип Антонович читал «Холопа-ополченца» и догадывалась, что это делалось тайно от нее.
– Ты бы вон крышу починил, а то скоро дождь в избу сеять будет, – не унималась она. – Нашто тебе книжки читать – одной ногой в гробу стоишь, а земля и умного, и дурака равно примет. Ему хоть огнем хата гори – он нос в книжку и не видит! – обратилась она к окружающим, но ее никто не поддержал.
Спокойно, будто не замечая бабушкиной колкости, дедушка продолжал:
– Минин тоже мужик башковитый был! Не просто собрать ополчение по всем городам!
– А как Болотников пошел на смерть! – горячо заговорил Костя. – Вот это самое главное – на смерть так пойти!..
– Мне больше всех Михалка нравится, – перебила его Дина, – как он от воли отказался. Ведь это здорово – раз, говорит, воли нет для всех, и мне не надо. Вот такие бы все люди были.
– А я еще про это не читал! – нетерпеливо заерзал на стуле дедушка и косо взглянул на бабку. – Что говорить, силен духом русский мужик!
После завтрака бабушка опять напомнила о крыше, но дедушка отговорился неотложными делами на пасеке и ушел.
Дина и Костя по бабушкиному поручению отправились в Груздевку. Обходя плетень пасеки, они увидели Осипа Антоновича. Он лежал в кустах, вблизи ульев, и с увлечением дочитывал «Холопа-ополченца».
– Дедушка! А крыша-то как же? – со смехом крикнула Дина.
Старик приподнялся на локте, взглянул через очки и с лукавой улыбкой погрозил внучке пальцем: дескать, помалкивай, а то попадет от бабки.
Дина и Костя спустились к реке, и долго еще Осип Антонович слышал их веселый, звонкий смех.
– Я так и знала, что он читает, – говорила Дина. – Увлечется и не увидит, как бабушка подойдет. Вот тогда достанется на орехи!
– Понравилась книжка, она в самом деле хорошая, – задумчиво сказал Костя. – Знаешь, Дина, я когда читаю книги вот о таких смелых, сильных людях, которые жизнь свою за народ отдают, мне тоже хочется совершить какой-нибудь подвиг. По-моему, и смерть за народ не страшна. Только надо, чтобы в минуту смерти кто-то из близких тут был. Вот, мне кажется, Остап в последнюю минуту поэтому и кричал: «Батько, где ты?» И наверное, когда Тарас Бульба отозвался: «Я здесь, сынку!» – ему было легче умирать…
– Конечно, так умирать легче, но я… – Дина не окончила фразы и, приложив палец к губам, остановилась. На дороге, поводя длинными ушами, сидел большой серый заяц.
Глаза Кости озорно загорелись. Он засунул пальцы в рот и свистнул что было мочи. Заяц в испуге вскочил и помчался по дороге, высоко вскидывая задние ноги. Дина побежала было за ним, но заяц быстро исчез.
В это время Костя заметил сломанную березу. Ее ствол переломился надвое, и вершина спустилась к земле. Костя обошел вокруг березы и решил нарисовать ее. Ящик с бумагой, красками и кистями был всегда
