Твой дом

Непроливашка.

Был он небольшого роста, худой, узкий в плечах. По виду ему было лет четырнадцать, тогда как в действительности шел семнадцатый год.

– Вот они где! – удивленно развел руками Чернилин, хотя бежал сюда в полной уверенности, что именно здесь он найдет и Веру, и Агриппину Федоровну, и Стасю.

– Номер 10? Номер 46? – выкрикнул Боря.

– У меня! – в волнении воскликнула Стася, вскакивая и пытаясь выхватить из рук Чернилина записку.

– Подожди! – ответил он со смехом, поднимаясь на носки и вскидывая высоко над головой руку с бумажкой, потому что Стася была выше его и могла выхватить записку. – Подожди, – продолжал он, рассматривая картонный номерок, приколотый булавкой на груди Стаси, серыми, всегда как будто сонными глазами. – Ну, теперь возьми. – Он отдал письмо.

Стася схватила его и сжала в кулаке.

– Читай вслух, – сказал Непроливашка, – и цени, что я в полумраке безлюдной лестницы не установил цензуру.

– Ишь ты, хитрый какой! – недоверчиво усмехнулась Стася, комкая письмо.

– А это вам, Агриппина Федоровна, – почтительно подал ей записку Чернилин. – Тут без номера, видите? Просто «Агриппине Федоровне Фадеевой». Это уже пятое письмо.

– Можно узнать, что пишут вам? – спросила Вера.

Фадеева пробежала глазами письмо и только тогда прочитала его вслух:

– Уважаемая Агриппина Федоровна! Вы сказали свои пожелания очень хорошо. Именно этого нужно требовать от нас. Этому нужно учить нас. Обычно взрослые желают нам уже надоевшее одно и то же: хорошо учиться. А это как раз без навязчивого поучения вытекает из Ваших пожеланий. Если мы будем патриотами, честными и трудолюбивыми, мы обязательно отлично будем выполнять свою обязанность перед Родиной, перед семьей, перед самими собою – учиться так, как позволяют нам наши способности.

Я и группа моих товарищей работаем в литературном кружке детской центральной библиотеки. Нам хотелось бы встретиться с Вашим кружком.

№ 16

Агриппина Федоровна достала карандаш и в блокноте написала:

№ 16. Прошу Вас зайти сейчас в литературный кабинет. А. Фадеева.

Она вырвала письмо из блокнота и передала Чернилину.

– А меня вот ничто не увлекает, – словно продолжая прерванный разговор, задумчиво сказала Наташа Вершинина. – Я даже не знаю, какую специальность выберу. Когда вы говорили о тех, кому нечем жить, мне казалось, что вы думали обо мне.

Агриппина Федоровна внимательно смотрела на девочку.

– Ну, скажите, виновата я в этом? – продолжала та. – Я бы с удовольствием чем-нибудь увлеклась, но у меня характер какой-то очень уж спокойный, видимо, так меня воспитали, не расшевелили с детства…

– Возможно, – согласилась Агриппина Федоровна. – Только я считаю, Наташа, что энергию и любовь к делу можно развить, если серьезно взяться за это… Может быть, ты просто не присмотрелась сама к себе? По какому предмету ты лучше всего учишься?

– По всем я на тройки, – уныло махнула рукой Наташа. – Нет у меня любимых предметов, и школа, честно признаюсь вам, для меня сущее наказание…

– Но все-таки что ты любишь? – спросила Агриппина Федоровна.

Наташа зарумянилась:

– Я люблю греблей заниматься. По озеру в лодке так приятно кататься! Плавать люблю. А в лесу как хорошо летом! Вы ночевали когда-нибудь? Тишина особенная, какая-то живая тишина. А ловить рыбу…

Агриппина Федоровна засмеялась громко и весело. Наташа еще больше покраснела и замолчала.

– Да нет же, ты не так поняла меня. Я смеюсь потому, что ты битый час на себя наговаривала, а оказывается, у тебя есть любимое занятие. – Агриппина Федоровна взяла Наташу за руку, притянула к себе и, лукаво заглядывая ей в глаза, сказала: – Я уверена, что ты выберешь себе хорошую специальность. Ведь не обязательно же всем быть учеными…

Стася воспользовалась тем, что Агриппина Федоровна, Наташа и Вета увлечены разговором и на нее не обращают внимания. Она разжала руку, расправила на ладони мятую бумажку и прочитала:

Я ничего не могу ответить сейчас на твое признание. Да вряд ли отвечу и потом. Лучше будет, если свое внимание, свою дружбу ты подаришь другому. № 73.

Дверь открылась, и в комнату сначала заглянула, а потом вошла та самая девушка с косой до колен, которая в зале пыталась заговорить со Стасей.

– Вы просили меня зайти сюда, – спокойно сказала она.

Все с удивлением посмотрели на нее. Не было в ней ученической робости в разговоре со взрослыми. К Агриппине Федоровне она обратилась просто, как взрослый к взрослому.

Вслед за ней в кабинет шумно влетел Чернилин.

– № 10 раз, № 10 два, № 10 три, четыре, пять, шесть. – Он подал ворох писем Стасе. – № 46 раз, два, три, четыре, пять, всего 16.

Дружный смех девочек покрыл слова Чернилина.

Агриппина Федоровна взяла письма и отложила их в сторону. По привычке, разговаривая, она присматривалась к незнакомой девушке. От нее не укрылось, что та одета плохо: на ногах грубые башмаки и дешевые чулки, серое, совсем не праздничное платье сшито очень просто. Но одежда нисколько не портила ее внешность. Она была высокого роста, стройная. Ее лицо было совершенно отличным от сотни лиц, встречаемых ежедневно, не только резким сочетанием черных глаз с русыми волосами и ярким цветом кожи – ее лицо было умным, волевым, властным.

Стася опять почувствовала неприязнь к этой девушке и тихо, стараясь не привлекать внимания окружающих, вышла из комнаты, спустилась вниз и передала Непроливашке шесть писем с ответами. Она соглашалась идти вместе домой и с номером четвертым, и с двадцать девятым, и с тридцать восьмым, и с сорок первым, и с номером седьмым.

В зале по-прежнему играл оркестр. Стася подчеркнуто спокойно прошла мимо юноши в военном костюме, стоящего в дверях зала, с № 73 на груди, потом схватила долговязого старосту кружка затейников за руки, вытащила его на середину зала и закружилась с ним, вальсируя.

Новогодний бал подходил к концу, на елке погасли огни, смолкал смех, музыканты убирали пюпитры и свертывали ноты. Стрелки круглых часов в полутемном зале показывали без четверти два. Громкий говор теперь переместился в просторный вестибюль, на крыльцо и улицу возле Дворца пионеров.

Мальчики, игравшие в почту под номерами 4, 29, 38, 41 и 7, сопровождали Стасю. У подъезда, украшенного белыми скульптурами пионерки и пионера, отдающих салют, шумная ватага ожидала Агриппину Федоровну.

Вскоре вышла и она – в беличьей шубе, в светлых чесанках и пуховой шали. Ее подхватили под руки, окружили, и вплоть до ее дома не смолкали разговоры о высоком назначении человека, о светлом будущем…

Глава вторая

Староста литературного кружка Чернилин в семь часов вечера открыл литературный кабинет и хозяйским взглядом осмотрел, все ли в порядке. Под личную ответственность он вручил ключ Вере Сверчковой и отправился в радиокабинет, наказав ей, как только будет звонок, позвать его.

– А у тебя уши золотом, что ли, завешены, – сказала Вера. – Звонок во всех кабинетах слышно.

– Займусь – и ничего не слышу. Натура у меня увлекающаяся, темпераментная… – дурачился Чернилин.

Чернилин был общим любимцем, отказать ему в чем-либо было невозможно. Вера дала честное пионерское позвать его при первом же звуке звонка, и он убежал, как всегда оживленный и всклокоченный.

Пришел юноша в военном костюме – Геннадий Сафронов, прозванный товарищами сфинксом. Эту кличку принесли из школы, и дана она была ему потому, что Сафронов был очень нелюдимый, диковатый, не