капитулировать перед ним.
Эта картина прежде всего свидетельствует о могучем оптимизме, который воодушевлял Энгельса до конца его дней.
Но ей пробовали дать также иное истолкование, так как непосредственно перед этим Энгельс указывает, что наша партия в настоящее время лучше всего развивается, оставаясь на пути законности. Нашлись люди, которые вычитали отсюда, что Энгельс в своем «Политическом завещании» отрекся от того, что составляло содержание всей его жизни, и признал неправильной революционную точку зрения, которую отстаивал в течение двух поколений. Эти господа сделали вывод, будто Энгельс признал, что идея Маркса о неизбежности насилия при рождении всякого нового общества оказалась несостоятельной. В сопоставлении социал-демократии с христианством эти комментаторы подчеркивали не быстрый и непреодолимый успех движения, а то обстоятельство, что Константин добровольно признал христианство государственной религией и что христианство победило без всякого насильственного потрясения государства, совершенно мирным путем, благодаря предупредительности правительства.
Такую же победу должна и сумеет одержать, по их мнению, социал-демократия. И вскоре после смерти Энгельса казалось, что их ожидания исполняются. В лице Вальдека Руссо во Франции появился новый Константин, который сделал министром епископа новых христиан г-на Мильерана.
Кто знает Энгельса и к нему относится без предвзятого мнения, тот не сомневается, что Энгельсу никогда и в голову не приходило отказываться от своего революционного прошлого и что, следовательно, заключительные слова его «Введения» нельзя истолковывать в том смысле, в каком это делают вышеупомянутые господа. Но надо признать, что слова эти сформулированы не особенно отчетливо, и те, кто не знает Энгельса и в то же время полагает, что непосредственно перед смертью его внезапно охватили сомнения в целесообразности всей его деятельности, могут излагать приведенные выше слова в том смысле, что путь к победе, пройденный христианством, указывает, как достигнет своей цели социал- демократия.
Если бы таково было действительное мнение Энгельса, то ничего худшего он не мог сказать о социал-демократии. В таком случае он предсказал ей не триумф в будущем, а полный крах той великой цели, которой служит социал-демократия. Характерно, что те, кто стремится использовать упомянутые слова, относятся без всякого интереса и даже с недоверием ко всем великим и глубоким мыслям Энгельса. Но зато они с восторгом подхватывают отдельные выражения, которые следовало бы признать совершенно ошибочными, если бы они действительно имели тот смысл, какой им придается.
Мы видели, что христианство победило лишь тогда, когда превратилось в полную противоположность тому, чем оно являлось первоначально. Мы видели, что в христианстве победу одержал не пролетариат, а эксплуатирующее его и господствующее в нем духовенство. Христианство победило не как революционная, а как консервативная сила, как новая опора гнета и эксплуатации. Оно не только не устранило императорскую власть, рабство, нищету масс и концентрацию богатства в немногих руках, но укрепило все это. Организация христианства — церковь — победила благодаря тому, что изменила своим первоначальным целям и стала отстаивать нечто совершенно противоположное.
Если победа социал-демократии должна совершиться в таком же порядке, как победа христианства, то действительно следует отречься только не от революции, а от социал-демократии, ибо тогда, с пролетарской точки зрения, социал-демократия заслуживает самых резких обвинений и нападки анархистов на нее вполне основательны. И в самом деле, опыт с социалистическими министрами во Франции, которые как в буржуазных, так и в социалистических кругах пытались применить христианский метод огосударствления прежнего христианства — по иронии судьбы это было сделано для борьбы с нынешним государственным христианством, — имел последствием лишь усиление полуанархистского антисоциал- демократического синдикализма.
Но, к счастью, параллель между христианством и социал-демократией в данном случае совершенно неуместна.
Правда, христианство по происхождению своему является, подобно социал-демократии, движением неимущих, а потому у него имеется много общего с социал-демократией, на что неоднократно указывалось выше.
Энгельс тоже указал на это незадолго до своей смерти в статье «К истории первоначального христианства» в «Neue Zeit». Статья эта свидетельствует, что Энгельс очень интересовался в то время этим предметом, так что у него, естественно, наращивалась параллель, которой он и воспользовался во введении к «Классовой борьбе во Франции с 1848 по 1850 г.». В работе «К истории первоначального христианства» он пишет:
«В истории первоначального христианства имеются достойные внимания точки соприкосновения с современным рабочим движением. Как и последнее, христианство возникло как движение угнетенных: оно выступало сначала как религия рабов и вольноотпущенников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов. И христианство и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества. И христианство и рабочий социализм подвергались преследованиям и гонениям, их последователей травили, к ним применяли исключительные законы: к одним — как к врагам рода человеческого, к другим — как к врагам государства, религии, семьи, общественного порядка. И вопреки всем преследованиям, а часто даже непосредственно благодаря им, и христианство и социализм победоносно, неудержимо прокладывали себе путь вперед. Через триста лет после своего возникновения христианство стало признанной государственной религией римской мировой империи, а социализм за каких-нибудь шестьдесят лет завоевал себе положение, которое дает ему абсолютную гарантию победы».[60]
Эта параллель в общих чертах верна, правда, с некоторыми оговорками. Христианство вряд ли можно называть религией рабов, ибо оно для них ничего не сделало. С другой стороны, спасение от бедствия, которое возвестило христианство, понималось первоначально в весьма материальном смысле. На этом свете, а не на небе. Но последнее обстоятельство еще усиливает сходство христианства с рабочим движением.
Энгельс в своей статье продолжает:
«Параллель между обоими этими историческими явлениями напрашивается уже в средние века, при первых восстаниях угнетенных крестьян и в особенности городских плебеев… Как французские революционные коммунисты, так в особенности Вейтлинг и его последователи ссылались на первоначальное христианство задолго до того, как Эрнест Ренан сказал:
«Если хотите представить себе, чем были первые христианские общины, присмотритесь к какой- нибудь местной секции Международного Товарищества Рабочих».
Этот французский беллетрист, сочинивший церковно-исторический роман «Происхождение христианства» на основе беспримерного даже в современной журналистике бесцеремонного использования немецкой критики библии, сам не знал, сколько правды заключалось в его вышеупомянутых словах. Хотел бы я видеть бывшего деятеля Интернационала, у которого при чтении, например, так называемого Второго послания Павла к коринфянам не открылись бы старые раны…»[61]
Далее Энгельс очень подробно выясняет сходство между первоначальным христианством и Интернационалом, но он не исследует дальнейшего развития христианства и рабочего движения. Диалектический поворот, проделанный христианством, его не интересовал. Между тем если бы он занялся этим вопросом, то он мог бы заметить признаки подобного же поворота в современном рабочем движении. Последнее, как и христианство, по мере своего роста должно создавать у себя постоянные органы, своего рода профессиональную бюрократию для партии и для профессиональных союзов. Без этих органов рабочее движение обходиться не может. Они для него необходимы, число их беспрерывно растет, и им вверяются все более и более важные функции.
Эта бюрократия, к которой в широком смысле следует причислить не только чиновников, служащих по администрации, но также редакторов и депутатов, не создаст ли она в будущем, подобно духовенству с епископом во главе, новую аристократию? Аристократию, которая будет господствовать над трудящимися массами, эксплуатировать их и которая в конце концов получит такую силу, что сможет на равных правах разговаривать с государственной властью, стремясь не ниспровергнуть эту власть, а войти в ее состав.
Результат этот был бы неизбежен, если бы параллель совпадала во всех деталях. Но, к счастью,
