обычной фирме, как правило, удавалось взыскать 15 процентов всего портфеля неоплаченных долговых обязательств, то «Глобал кэпитал» со своей новой системой выбивала вдвое больше. Как минимум. В особых случаях показатель доходил до шестидесяти процентов.
— И что это за система? — спросил Томми.
— Прежде всего, база данных, которая объединяет информацию, содержащуюся во всех доступных официальных и частных регистрах. Эта база данных — сердце системы. Ее дополняют инструкции по разным примыкающим системам — от методики взыскания, поиска, создания колл-центров и до работы с документами. Ничего подобного в мире просто не существует. «Глобал кэпитал» обогнал конкурентов на годы!
— Это было начало, — продолжал Микаель. — «Глобал кэпитал» открыл дочерние компании в семи странах. — Он перечислил, отгибая пальцы: — Помимо Португалии она учредила филиалы и франшизные отделения в Испании, Нидерландах, Австрии, Польше, Греции и Таиланде. Таиланд стал первой неевропейской страной. Структура дочерних фирм различна, но управляются они все по своего рода франшизной концепции — по той самой запатентованной технологии.
К этому времени Томми несколько оживился. И по всей видимости, сам того не желая, подал бывшему однокашнику многовато известных и легко читаемых сигналов готового к сделке покупателя. Именно это вызвало у него раздражение.
Микаель убедил руководство «Глобал кэпитал», что именно ему, Микаелю Рамму, можно доверить организацию филиала в Скандинавии.
— Я спросил у своей жены-португалки, как насчет переехать на несколько лет в Осло, — сказал Микаель. — Она согласилась, при условии, что я стану меньше работать. — Микаель осклабился. — Сейчас она как раз занята переездом в новую квартиру на Фрогнервейен.
Томми тоже улыбнулся. Как дурак на ярмарке, подумалось ему потом.
— Ты вообще представляешь себе размах? — спросил Микаель — Может, слыхал, какой куш Ион Фредриксен и «Спетален» отхватили от «Актив кэпитал»? Знаешь, сколько миллионов они из них вытянули?
— Так мы о таком размахе говорим? — Томми готов был откусить себе язык за это «мы» в своем вопросе.
После подписания договора о франшизе головная контора в Португалии обязалась войти в дело с начальным капиталом в виде ответственного займа на миллион евро. Лиссабонская инвестиционная компания, где работал Микаель, тоже выразила желание участвовать, причем крупным паем. Норвежским партнерам также будет предложено стать акционерами.
— А что с лицензией? — спросил Томми.
— Ты слыхал о «Нурвик инкассо»?
Томми покачал головой.
— Я тоже, пока не прознал, что владелец собрался закрыть фирму и уйти на пенсию. За несколько сот тысяч я перекупил контракт на аренду помещения на Бюгдёй-алле, в старом доме, и лицензию, выданную господину Теллефу Нурвику на три года. А двух его сотрудников уволил.
— Так он тоже в деле?
— На бумаге. Теллеф скоро достигнет пенсионного возраста и мечтает проводить побольше времени на даче в Саннефьорде. Из фирмы его ничего путного не вышло: за много лет он доказал свою полную некомпетентность в этой области.
— И что же ты предлагаешь мне?
— Будешь заместителем директора.
— А жалованье?
— Пять сотен тысяч плюс акционерные опционы, бонусы и дополнительные льготы.
— И ответ тебе, значит, нужен завтра к восьми утра?
— Самое позднее, — ответил Микаель. — Иначе, считай, поезд ушел. — Он провел рукой по волосам. — Но есть еще одна мелочь.
Вот оно, подумал Томми.
— Ты помнишь Петтера? Петтера Невлунга?
Томми улыбнулся:
— Еще бы.
— Он работает в «ДЭ», фирме, занимающейся кредитными картами.
— Знаю, ведь он один из лучших моих друзей.
— «ДЭ» собирается выставить на продажу крупный пакет задолженностей. Потребительская муть. Петтер говорил, что… хорошо тебя знает. — Микаель приподнял брови.
— Верно, — кивнул Томми. — Так, значит, поэтому…
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Провожая Микаеля к выходу, Томми вдруг задал еще один вопрос:
— А кто владелец «Глобал кэпитал»? Кто главный акционер?
— Саудовский араб, — ответил Микаель.
— Шутишь!
— Шучу? Да он член королевской семьи! Зовут — принц Ясир.
12
— Вот так, — сказал Ариель Корим и обвел взглядом каждого из своих ближайших друзей: низкорослого Ахмеда справа, потом Джамаля, который сидел в середине, и наконец Хамди. Лица у всех троих были серьезные и сосредоточенные.
Находились они в комнате Ариеля, в студенческом общежитии Крингшо, что возле залива Согнсванн. Трое друзей сидели бок о бок на его узкой неубранной койке; Хамди по-турецки, остальные — положив руки на колени, сдвинув ноги, упираясь босыми ступнями в пол. Сам Ариель сидел лицом к ним, на единственном стуле в этой комнатушке.
— Аллах даст нам сил, — продолжал Ариель. — Скоро мы будем в Раю.
Джамаль присоединился к группе последним — около десяти месяцев назад — и единственный из них изучал математику. Полное его имя было Джамаль Байт, родился он в Алжире, но родители и брат жили сейчас в Каире, где отец преподавал математику и физику в одном из университетов. Ахмед, Хамди и Ариель, как и Джамаль, учились на факультете математики и естествознания, только на отделении молекулярной биологии и биохимии, и хорошо знали друг друга, а за последние три года стали практически неразлучны.
Ариель сел поудобнее и попытался изобразить ободряющую улыбку. Но это оказалось непросто, потому что внутри все сжалось: нервозность товарищей передалась и ему. Никогда раньше он не видел их такими — возбужденными, растерянными, до смерти напуганными. Неужели до них только сейчас дошло, насколько все серьезно? Только сейчас, когда он показал им плоские пакеты с взрывчаткой, которые надо было привязать к телу.
Ариель потер друг о друга потные ладони.
— С этими… поясами необходима предельная осторожность, — сказал он. — Касим говорил, что они могут оказаться слегка н-нестабильными. — Он прикусил губу. Нервы на пределе. Он даже начал заикаться. — Ну что, давайте при мерим еще р-разок?
Из троих на койке откликнулся только Хамди. Он высвободил из-под себя ноги и встал прямо на матрасе. А потом по обыкновению широко улыбнулся.
Увидев, что Хамди снова улыбается, Ариель облегченно вздохнул. Сейчас им позарез нужны его самообладание, энергия и общительность. Хамди никогда не давал себя в обиду, всегда говорил, что думал, открыто и смело. Никому слова не позволял сказать против мусульман или ислама. Из-за своей жесткой позиции несколько раз нарывался на драку, но никогда не отступал. И критиканам спуску не давал — возражал невзирая на лица, порой не стесняясь в выражениях.
