— Да, мою апелляцию отклонили. Больше нет зацепок, нет преград, ничто больше не препятствует сожжению. Теперь меня можно без задержки отправить на тот свет. Теперь каннибалы не будут голодными. Теперь они могут выполнить свою милую, чистую работу. — Он внимательно посмотрел на Барчесса. — Почему у вас такой похоронный вид? Жалеете, что агонию нельзя продлить? Жалеете, что я не могу умереть дважды?
Лицо Барчесса скривилось, как будто дым от сигареты попал ему в глаза.
— Не бейте ниже пояса, Гендерсон, — Сказал он. — Мои руки даже не подняты для удара.
Гендерсон снова поглядел на него, впервые заметив что-то новое в поведении Барчесса.
— Что у вас на уме? — тихо спросил он. — Что привело вас ко мне много месяцев спустя?
Барчесс покрутил головой, как будто у него затекла шея.
— Я не знаю, как мне успокоить себя… Странное состояние для сыщика. Я знаю, что моя работа закончилась, когда вы предстали перед судом. Но что-то волнует меня.
— Почему? Этого не должно быть. Я — обычный приговоренный к смерти.
— Я пришел сюда для того, чтобы… ну, в общем, я хочу сказать… — Он помолчал и сказал: — Я верю, что вы невиновны. Знаю, что это мало что даст вам, Гендерсон. Ничего не даст ни вам, ни мне. Я не думаю, что это сделали вы, Гендерсон.
Долгая пауза.
— Ну, скажите же что-нибудь. Только не смотрите на меня так!
— Я не знаю, что бы ответил труп, если бы убийца вырыл его из могилы и сказал: «Прости, старина, полагаю, я совершил ошибку». Лучше вы скажите мне что-нибудь.
— Вы правы. Думаю, в такой ситуации нечего говорить. Но я все же утверждаю, что свою часть работы я сделал правильно, судя по всем доказательствам. Я сделал бы то же самое и в другой раз. Мои личные чувства не в счет. Я работаю с конкретными фактами.
— И что же привело вас к столь мудрому заключению? — с иронией спросил Гендерсон.
— Трудно объяснить; это — плоды долгих раздумий. Это медленный процесс, такой же медленный, как просачивание воды сквозь фильтр. Суд ускорил процесс. Все, что было направлено против вас, выглядело таким тяжеловесным, что, мне кажется, все это поняли и тыкали пальцем в меня.
Не знаю, сможете ли вы понять, что я имею в виду. Сфабрикованные алиби всегда так умны и хитры, всегда так достоверны и правдивы, что к ним не придерешься. Ваше же алиби оказалось хромым и слепым. Вы ничего не могли вспомнить об этой женщине. Десятилетний ребенок и то дал бы хоть какое-то описание внешности. И, пока я сидел в задних рядах зала суда, мне в голову медленно вползла мысль: эй, а ведь он говорит правду!
Любая ложь, вообще любая ложь обрастает многими деталями. Только человек, который НЕВИНОВЕН, может уничтожать собственные шансы на спасение, как это делали вы. Виновный — гораздо более хитрый человек, чем вы. Ваша жизнь была ставкой, и все, что вы сумели придумать, — это два существительных и одно наречие. «Женщина, шляпа и странно». Я подумал про себя, что это очень похоже на жизненную ситуацию. Парень удрал от домашней ссоры и подцепил женщину, в которой абсолютно не был заинтересован. Потом как снег на голову на него свалилось обвинение в убийстве… — Он развел руками. — Конечно, в такой обстановке не вспомнишь деталей внешности чужой женщины.
Я уже давно размышляю над этим. И эта мысль все больше и больше давит на меня. Я не раз собирался сюда, но всё не решался. Потом раз или два я поговорил с мисс Ричман….
Гендерсон поднял голову.
— Я начинаю видеть свет…
— Нет! — резко оборвал его детектив. — Ни черта вы не видите! Вы, видимо, думаете, что она приходила ко мне и ей удалось переубедить меня… Все было по-другому… Я первым решил поговорить с ней, я хотел сказать то, что сейчас сказал вам. Признаю, потом она приходила ко мне домой, не в управление, и мы еще несколько раз беседовали об этом деле. Но ни мисс Ричман, ни кто-либо другой не сумели бы переубедить меня, если бы я не сделал этого сам. Любое изменение должно прийти изнутри, а не снаружи, тогда я приму его. То, что я сам сегодня пришел сюда повидать вас, результат моего собственного решения и моего убеждения, что это необходимо. Я здесь не по ее предложению или просьбе. Она даже не знает, что я пошел к вам. Я сам этого не знал, пока не пришел.
Он прошелся по камере.
— Ну вот, теперь у меня на душе стало легче. Я не отрекся. Я сделал свое дело единственным способом, который был возможен. И вы не должны требовать от человека чего-то большего.
Гендерсон не ответил. Он мрачно уставился в пол. Он выглядел еще хуже, чем вначале. Слова Барчесса поразили его в самое сердце. Потом он очнулся от своих горьких раздумий и снова услышал голос Барчесса:
— Нужен человек, который сумеет вам помочь. Он должен проделать настоящую работу. — Он побренчал чем-то в кармане. — Я не могу этого сделать, потому что у меня есть собственная работа. О, я знаю, в кино случается и не такое. Там прославленный детектив докапывается до всего на свете. У меня есть жена и дети. Мне нужна работа, чтобы прокормить их. А вы и я, прежде всего, — чужие люди.
— Я и не прошу вас ни о чем, — спокойно сказал Гендерсон, не повернув головы.
— Вы должны найти человека, который сделает для вас эту работу, — продолжал Барчесс. — А я помогу ему всем, чем смогу.
Гендерсон поднял голову, посмотрел на него и снова потупился.
— Кто? — тихо спросил он.
— Нужен фанатик, человек страсти. Тот, кто сделает это не ради денег, а потому, что вы — Скотт Гендерсон, и больше ни по какой другой причине. Потому, что он любит вас, да, да, любит вас, потому, что он готов скорее умереть сам, чем дать умереть вам. Человек, который не будет спешить, человек, который не свернет с пути. Вам нужен именно такой человек.
Он подошел к Гендерсону и положил ему на плечо руку.
— У вас есть девушка, которая вас любит, я знаю это. Но она всего-навсего девушка. У нее есть страсть, но нет опыта. Она сделает, что сможет, но этого недостаточно.
Лицо Гендерсона смягчилось.
— Я должен знать… — пробормотал он.
— Здесь нужен мужчина. Мужчина, идущий своим путем и, однако, испытывающий к вам те же чувства, что и она. У вас не может не быть кого-то подобного. У каждого человека есть один такой друг.
— Да, это хорошо, когда вы молоды. С годами такие люди пропадают. Особенно, когда женятся.
— Они не пропадают, если вы именно это имеете в виду, — настойчиво сказал Барчесс. — Даже неважно, поддерживаете ли вы знакомство с тех пор. У вас должен быть такой человек!
— Да, — согласился Гендерсон. — У меня был такой человек. Близкий, как брат. Но это было в прошлом…
— Время не ограничивает дружбы.
— Во всяком случае, его сейчас здесь нет. Когда я в последний раз видел его, он сказал, что уезжает в Южную Америку. Он заключил с какой-то нефтяной компанией пятилетний контракт, — Он поднял голову и посмотрел на детектива. — Как человек вашей профессии мог не лишиться иллюзии о дружеских связях? Неужели вы верите, что человек бросит свою карьеру и приедет за тысячу миль, чтобы вытащить из-за решетки друга? К тому же друга, с которым он давно не виделся. Вспомните, вы становитесь толстокожи с возрастом. Идеализм слезает с человека, как шкура. Человек тридцати двух лет далеко не тот самый парень, которым он был в двадцать пять… Барчесс прервал его:
— Ответьте на один вопрос. Сделал бы он это раньше?
— Сделал бы.
— Тогда, если он сделал бы это раньше, он сделает это и сейчас. Я снова повторяю вам: возраст не ограничивает дружбы. Если он был вашим другом, значит, он им и остался. Если он этого не сделает, то вы убедитесь, что у вас не было друга.
— Но это не совсем честный подход…
— Если ему пятилетний контракт дороже, чем ваша жизнь, тогда это не будет иметь никакого значения. А если наоборот, — тогда он именно тот человек, который вам нужен. Почему бы не дать ему
