Диковинное диво

кверху, заслоняя свободный клочок неба. У него было лицо зодчего, глазам которого вдруг, в одно мгновение, предстало, простершись на весь горизонт, совершенное воплощение давней мечты. Внезапно, будто и не замечая стоящих рядом Уильяма и Боба, незнакомец заговорил тихим, спокойным, задумчивым голосом. Он говорил о том, что видел и чувствовал:

— В Ксанадупуре…

— Что? — спросил Уильям.

Незнакомец чуть улыбнулся и, не отрывая глаз от миража, стал тихо читать по памяти:

В Ксанадупуре чудо-парк
Велел устроить Кублахан.
Там Альф, священная река,
В пещерах, долгих как века,
Текла в кромешный океан.

Его голос угомонил ветер, и ветер гладил двоих стариков, так что они совсем присмирели:

Десяток плодородных верст
Властитель стенами обнес
И башнями огородил.
Ручьи змеистые журчали,

Деревья ладан источали,
И древний, как вершины, лес
В зеленый лиственный навес
Светила луч ловил.

Уильям и Боб смотрели на мираж и в золотой пыли видели все, о чем говорил незнакомец. Гроздья минаретов из восточной сказки, купола, стройные башенки, которые выросли на волшебных посевах цветочной пыльцы из Гоби, россыпи запекшейся гальки на берегах благодатного Евфрата, Пальмира — еще не руины, только лишь построенная, новой чеканки, не тронутая прошедшими годами, вот окуталась дрожащим маревом, вот-вот улетит совсем…

Видение озарило счастьем преобразившееся лицо незнакомца, и отзвучали последние слова:

Воистину диковинное диво
Пещерный лед и солнца переливы.

Незнакомец смолк.

И тишина в душе у Боба и Уилла стала еще глубже.

Незнакомец мял в дрожащих руках бумажник, глаза его увлажнились.

— Спасибо, спасибо…

— Вы уже заплатили, — напомнил Уильям.

— Будь у меня еще, я бы все вам отдал.

Он стиснул руку Уильяма, оставил в ней пятидолларовую бумажку, вошел в машину, в последний раз посмотрел на мираж, сел, торопливо прогрел мотор и уехал с просветленным лицом и умиротворенными глазами.

Роберт сделал несколько шагов вслед за машиной. Он был потрясен.

Вдруг Уильям взорвался, взмахнув руками, гикнул, щелкнул каблуками, закружился на месте.

— Аллилуйя! Роскошная жизнь! Полная чаша! Ботиночки со скрипом! Загребай горстями!

Но Роберт сказал:

— По-моему, мы должны отказаться.

Уильям перестал плясать.

— Что?

Роберт устремил пристальный взгляд в пустыню.

— Разве же этим можно овладеть. Вон как далеко до него. Допустим, мы подали заявку на участок, но… Мы даже не знаем, что это такое.

— Как не знаем: Нью-Йорк и…

— Ты когда-нибудь бывал в Нью-Йорке?

— Всегда мечтал… Никогда не бывал.

— Всегда мечтал, никогда не бывал. — Боб медленно кивнул. — Так и они. Слышал: Париж. Рим. Лондон. Или тот последний: Ксанадупур. Ах, Уилли, да мы тут напали на такое. Удивительное, большое. Боюсь, мы только все испортим.

— Постой, но ведь мы никому не отказываем, верно?

— Почем ты знаешь? Может быть четвертак кому-то и не по карману. Неверно это, чтобы с искусственными правилами подходить к естественному. Погляди и скажи, что я не прав.

Уильям поглядел.

Теперь город был похож на тот самый, первый в его жизни город, увиденный им, когда однажды поутру мать повезла его с собой на поезде. Они ехали по зеленому ковру степи, и вот впереди крыша за крышей, башня за башней, над краем земли стал подниматься город, испытующе глядя на него, следя как он подъезжает все ближе. Город — такой невиданный, такой новый и в то же время старый, такой пугающий и чудесный…

— По-моему, — сказал Боб, — оставим себе ровно столько, сколько нужно, чтобы купить бензину на неделю, а остальные деньги положим в первую же церковную кружку. Этот мираж, он как чистый прозрачный родник, к которому припадают жаждущие. Умный человек зачерпнет стакан, освежится глотком и поедет дальше. А если мы останемся и примемся сооружать плотины, замыслим все присвоить…

Уильям, глядя вдаль сквозь шелестящие вихри пыли, попытался смириться, согласится:

— Раз ты так говоришь…

— Не я, весь здешний край говорит.

— А вот я скажу другое!

Они подскочили и обернулись.

На косогоре над дорогой стоял мотоцикл. В радужных пятнах бензина, в громадных очках, с коркой грязи на щетинистых щеках, верхом на мотоцикле сидел человек, источая столь знакомую заносчивость и высокомерие.

— Нед Хоппер!

Нед Хоппер улыбнулся своей самой ядовито-благожелательной улыбкой, отпустил тормоза и съехал вниз, к своим старым приятелям.

— Ты… — произнес Боб.

— Я! Я! Я! — громко смеялся, запрокинув голову, Нед Хоппер и трижды стукнул по кнопке сигнала. — Я!

— Тихо! — вскрикнул Боб. — Разобьешь, это же как зеркало.

— Что как зеркало?

Уильям, заразившись тревогой Боба, беспокойно посмотрел на горизонт над пустыней.

Мираж затрепетал, задрожал, затуманился — и снова гобеленом расстелился в воздухе.