песок.
Испортился местный народ. За порох, чай, побрякушки, а пуще всего — за треклятое зелье все готов стал отдать пришлому торгашу. Забыл, чему старики учили, предков почитать забросил. Охотники зверя в тайге встретят — бьют, птицу встретят — бьют. На тропе столкнутся — друг на друга волками смотрят. Хуже всего, что тайгу подожгли. Много тайги сгорело. Зверя не стало, рыбы не стало, сладкие коренья повывелись. Совсем плохая жизнь началась. А люди от того еще больше злятся.
Григорий Олконтович расправил неширокие плечи. Голос его зазвучал распевно, приобретая непривычные интонации туземного языка.
Самым жадным один молодой охотник был. Бежит к купцам с добычей, кричит: огненную воду давай, табак давай, бусы давай! А глаза завидущие, все мало. Отец укорять начал — отца обругал. Старики про обычаи напомнили — кричит на стариков.
Хитрый купец видит — охотник от огненной воды совсем глупый сделался. Говорит ему: добудь мне сердце самого Хозяина.
— Хозяин — это кто? — шепотом спросил Сергей у Раисы.
— Тотемный зверь. Не просто медведь, а олицетворение… да ладно, слушай.
Завуч продолжал.
Пообещал купец: столько товаров дам — на всю жизнь хватит. Встал охотник на лыжи, в тайгу побежал. Долго ходил, из сил выбился, всяких зверей видел: и кабаргу, и изюбря, и росомаху, а Хозяина нет нигде. Рассердился, закричал на весь лес: чего прячешься, выходи, мне твое сердце нужно! Оглянуться не успел — Хозяин тут как тут. Взмахнул лапой, убил охотника. Потом поднял его, подул в рот, и ожил мертвец. Сказал Хозяин: иди в стойбище, живи среди сородичей. Но когда большая рыба пойдет, покроешься шерстью, станешь наполовину человеком, наполовину зверем и смерть вокруг посеешь. Это вашему роду наказание за жадность да глупость. И в каждом четвертом поколении вашем станет один охотник кундигой — оборотнем!
Настало время кетового нереста, покрылся охотник шерстью, клыки и когти у него выросли. Много людей погубил.
С тех пор, как подойдет назначенный срок, вселяется в его потомков злой дух.
Женщины и дети плачут, мужчины боятся из юрт выходить. Тогда зовут шамана, чтоб посоветовался с предками, как одолеть кундигу. Но и шаман не всегда помогает.
Сам Хозяин проклятие наложил.
Завуч замолчал. Слышно стало, как на ветру шумят под окнами деревья, и постукивает в стекла дождь.
— Ох, Григорий, — нарушила тишину Галина Андреевна, — и ты туда же. На ночь глядя, страхи такие наговорил.
— И что, вот из-за этой муры они бузу устроили? — осведомился геолог. — Ну, знаешь, Гриша, дикий все-таки народ ваш!
— За народное творчество и за сказителя — по маленькой! — закричал Иван Иванович.
Все задвигались, зашумели, звякнули бокалы.
— Каков дядя! — вполголоса проговорила Раиса. — А даме ты нальешь?
Сергей взялся за бутылку.
На одной «маленькой» после долгого перерыва не успокоились, и веселье быстро восстановилось. Иван Иванович включил магнитофон. Гости ринулись танцевать.
— Попрыгаем? — предложил Сергей.
— Иди, прыгай, мне не хочется, — отмахнулась Раиса.
Плясать современные танцы народ оказался не горазд, поэтому попсу вскоре поменяли на какой-то тягучий джаз. Геолог сграбастал редакционную девицу, чем весьма расстроил заведующего клубом, который, помыкавшись, обвил с досады солидную талию помягчевшей Галины Андреевны. Прочие подались на кухню курить.
Сергей решительно пресек поползновения хозяина дома пригласить городскую гостью на медленный танец и сделал это сам. Покачиваясь в такт пронзительному плачу саксофона, он сцепил руки за спиной партнерши, и Раиса не отстранилась.
— Похоже, программа банкета исчерпана, — шепнул Сергей ей на ухо.
— Ага. Сейчас начнется: выпили, покурили, танцы-манцы. Не хочу с этим толстым, он потный.
— Исчезаем?
Раиса вздохнула.
— Проводи меня.
— Ты где остановилась?
— Да тут, в общежитии. Гостиница называется. Дали коечку.
— Да, козырно тебя обустроили!
— А ты в Метрополе расположился?
— Почти угадала.
— На посошок?
На посошок Сергей себе не поскупился.
— Я первая, ты за мной. Если вместе — заметят и не отпустят.
Когда Раиса выскользнула в прихожую, он, поглядывая на танцующих, украдкой сцапал со стола едва початую бутылку и тоже направился к выходу.
На улице сразу пробрало холодом. Раиса пританцовывала у калитки, кутаясь в курточку. Тоненькие брючки, должно быть, продувались насквозь.
В темноте по здешним буеракам гулять было рискованно — ноги переломаешь.
Спутница повисла на руке Сергея, и пока они плутали, он с приятным волнением ощущал локтем тугие прикосновения ее груди. Выпитый напоследок коньяк куролесил в голове. Наперерез из мрака то и дело выпрыгивали деревья, земля под ногами шаталась, норовя принять неестественное вертикальное положение.
Потеряв дорогу, они забрели в заросли.
— Куда прешь, следопыт? Там оборотни! — донесся до Сергея пьяновато-куражливый голос Раисы.
Но на оборотней ему было плевать. Кундига-мундига! Видали мы и похлеще…
Солдатики… такие, белокурые, румяные… с металлическими прутьями!..
Тогда, в кабинете, во время свидания, с солдатом что-то случилось… Что-то такое… Чего не могло быть на самом деле… Да пошло оно все! Хорошая Райка баба!
Лучше про нее думать, чем про растерзанных девчонок.
Под ногами трещали гнилые сучья. Сергею вдруг показалось, что с его спутницей, что-то не так, и он глянул на нее… Девица не старше шестнадцати, в легоньком летнем платье тащилась рядом, будто не чувствуя ночного зябкого ветра, скалилась хмельной обещающей улыбкой. Ветви кустарника цеплялись за распущенные волосы, и она встряхивала головой. Он узнал ее сразу, хоть лицо видел только на фотографии.
Сергей стал, как вкопанный. Пухлые влажные губы девушки приоткрылись, приблизились. И он невольно потянулся навстречу.
— Ты же… — прошептал он, — тебя же…
Но руки уже сошлись на ее податливой, мягкой спине.
Громкий шорох вдруг прозвучал в зарослях.
— Ой, что это? — спросил испуганный Раисин голос.
Сергей очнулся.
— Кошка, наверное, — ответил он, притягивая репортершу к себе и захватывая ртом ее холодные губы.
9
