Сквозь дым ослепительно сверкали фары двух пожарных машин и подоспевшей милицейской техники. В сверкающем мареве суетились люди в серой форме и неуклюжих брезентовых робах, мелькали красные околыши фуражек, тускло отсвечивал зеленью металл пожарных касок. Николай подумал, что так, наверное, должна выглядеть война.
Его не оставляло чувство, будто весь нынешний вечер он бежал по резиновой дорожке тренажера или навстречу движению эскалатора, спеша, но оставаясь при этом на месте. События же, в соответствие с законом всемирного сволочизма, развивались из всех возможных вариантов по наихудшему.
Из сверкающей дымовой завесы вынырнул Онуфриев. Во всеобщей кутерьме Логинов не заметил, когда прибыл начальник райотдела, но тот, оказывается, успел уже оценить обстановку и выглядел даже довольным, оттого, по-видимому, что дальнейшей опасности нет, взрыв оказался всего лишь несчастным случаем на бытовой почве, жертв — считай — одна, и то еще достоверно не установлено. Так что шума большого не поднимется и комиссий никаких не понаедет. Тем не менее доклад Николая шеф выслушал со вниманием.
— Медведь, значит, в погреб забрался? Ну-ну. Надо будет утром качественный осмотр сделать. Если был медведь, должно от него хоть что-то остаться, шерсть, куски какие-нибудь. А то, может, и брехня. Наплел Головин.
— Не нарочно же они сами себя взорвали, — возразил Николай.
— Не нарочно. А по неосторожности — могли. Теперь Леха на медведя валит.
— Если б он выкручиваться вздумал, про тротил вообще бы промолчал, сказал бы: не знаю, чего там брат в погреб натаскал и что взорвалось.
Логинов почти не сомневался в правдивости слов Головина. Оставалось распустить по домам охотников, дожидающихся в райотделе. Теперь его беспокоила другая проблема, о которой начальник РОВД пока ничего не знал. Николай надеялся хоть тут поспеть вовремя.
— Поеду я, — сказал Логинов, оглядываясь по сторонам.
— Торопишься! — не одобрил Онуфриев. — Хотя — чего тебе здесь делать? Если надо…
— Надо.
— Ну, давай, — махнул рукой шеф. — Вон, пусть тебя гаишник подбросит.
34
Лейтенант Василий Седых злился с самого утра.
Ни свет, ни заря, молодого специалиста разбудил помощник дежурного по отделу, пиная ногой дверь его комнаты в холодной, провонявшей сыростью, потом и табачно-спиртным духом общаге. Бранясь — нету покоя от ментов долбаных! — соседи но комнате попрятали головы под подушки.
Перво-наперво лейтенанту пришлось извлекать из печи горелый труп алкаша-кочегара, потом мотаться по бичевским притонам, вытаскивая из зловонных куч тряпья вшивых, чахоточных, покрытых коростой бомжей. Весь день Василия преследовал тошнотворный запах мочи, блевотины и впитавшегося в плоть бывших людей перегара.
Пообедал он в столовке, но после богатых утренних впечатлений кусок не лез в горло. Во второй половине дня беготня чуть улеглась. Часа в три позвонила Натаха, бухгалтерша лесодобывающей артели, тридцатилетняя да незамужняя. Натаха таким тоном разговаривала с Василием и такие произносила слова, что у него пришел в движение известный орган. К тому же был ему обещан хороший ужин под Натахино домашнее «снадобье».
Но тут начальство обнаружило, что опер, которому полагалось сегодня дежурить, три дня, как отбыл в отпуск. Не долго думая, захоботали молодого Василия. Так что вместо приятного вечера вышел облом и сплошное разочарование.
Лейтенанта в последнее время преследовало единственное желание: повидать такую работенку в белой обуви, в красном ящике.
После школы в армию идти было в ломы. Ловить там нечего, еще на какую-нибудь войну загремишь. На вуз у родителей бабок не хватало. Зато у отца был друг в ментовке, полковник. Отец вошел с полковником в тесный контакт.
В юридическом институте МВД за учебу платить не требовалось. Зато поступали туда строго по блату: дети и родственники милицейских чинов и прочих важных людей.
Или по их же протекции. У папаши хватило средств подмазать и полковника, и тех, кто сидел на приеме. А через четыре года, когда замаячило распределение по местам службы, знакомый полковник уже ушел в отставку, а средств у семьи не прибавилось. Вот и загнали в эту задницу, в Октябрьск. Можно было, конечно, не ехать, так все равно в армию загребут! …Мотоцикл опять заглох. Седых в бессчетный раз даванул ногой на стартер, утер со лба пот, выругался. Угробище, а не техника! Логинов, такой, без ключа, говорит, заводится. Ни хрена она вообще не заводится! Начальству главное, — команду подать, а ты долбись! Можно, конечно, не уродоваться, сослаться потом на неисправность, но вони же будет. Все нервные такие.
Со своими двумя помощниками оперуполномоченный побывал уже на квартире у завуча, но там на стук никто не отозвался. Тогда они нагрянули к Репину, но и его не застали, обнаружили только, что неслабо тут кто-то отдыхал. Потом бросил дверь открытой и подался неизвестно куда.
Перебудив на всякий случай соседей, Седых установил, что никто из них ничего подозрительного не слышал и не видел, а заодно узнал, что такой-сякой милиции больше делать нечего, кроме как по ночам тарабанить в двери. Ладно, не околеете!
Вернувшись в покинутую квартиру, он позвонил в отдел, чтоб доложить обстановку и получить дополнительные инструкции, но выяснилось, что Логинова там уже нет.
Ругаясь про себя, оперуполномоченный в сопровождении засыпающих на ходу милиционеров вернулся к мотоциклу и бился с ним минут десять, пока двигатель наконец не затарахтел.
Они объехали окрестные дворы, высматривая в свете фары Репина, но им никто не повстречался, кроме промокшей дворняги, шарахнувшейся из-под самого колеса.
Василий резко тормознул, дурная псина ускакала в темноту, а двигатель «Днепра» постучал лениво, пару раз чихнул и снова заглох.
Сойдя на землю, Седых покачал зловредный экипаж. В баке плескалось горючее.
Покрываясь потом и свирепея, оперуполномоченный с маху топтал рычаг стартера, подсасывал в карбюратор бензин, пока горючка не начинала течь из-под клапанов в грязь. Двигатель урчал, покашливал, но не заводился.
Лейтенант пнул скат норовистого «Днепра». Милиционеры стояли рядом молча и выжидающе.
— Чего едальники пораскрывали? — окрысился Василий. — С толкача давай попробуем.
— Ты бензину пересосал, — сказал один из сержантов.
— Ты бы, знаешь, чего пососал?!
«С толкача» мотоцикл завелся. Помня инструкции Логинова, Седых решил опять ехать к завучу. Он зло крутанул ручку газа, отпустил сцепление, и мотоцикл прянул с места.
— Тише, ты, наездник! — крикнул в ухо лейтенанту сидящий позади милиционер, хватаясь рукой за фуражку, чтобы ее не сорвало встречным ветром. От такого старта он едва не свалился с сиденья. Второй сержант, помощник дежурного, съежился в коляске, кутаясь в ее прорезиненный полог.
Седых вырулил из путаницы дворов на проезжую часть.
Они не проехали и полсотни метров, как от обочины наперерез мотоциклу ринулся некто, неуклюже размахивая руками и цепляя мостовую носками сапог. Василий ударил по тормозам, шины взвизгнули.
Прикрывая глаза от света козырьком ладони, к «Днепру» подступил пьяный мужик в распахнутой телогрейке и выбившейся из штанов, расстегнутой до пупа рубахе.
Заглядывая поверх ветрового стекла, он пытался рассмотреть, кто за рулем.
— Подвезите, мужики!
