– А, значит, она твоя? Хочешь, я отдам тебе взамен свой траурный костюм?
Между ними снова воцарился «тон родного гнёздышка» – так они именовали свою давнишнюю манеру шутить с самым серьёзным видом, привычку не избегать каких-либо тем в разговоре, хранить хладнокровие практически в любой ситуации и воздерживаться от слёз.
– А Эрмина? – спросила Алиса.
– В порядке… Более или менее.
– Она по-прежнему с господином Уикэндом?
– Да.
– Но… Это всё тот же, прежний?
– Ну конечно. Если бы такая дура, как Эрмина, сменила себе возлюбленного, это сразу можно было бы прочесть у неё на лице. Таких однолюбок, как мы четверо, больше нигде не сыщешь.
– Нигде, – мрачно отозвалась Алиса.
Коломба попросила извинения, легко и ласково похлопав сестру по плечу.
– Прости! Я буду внимательнее. Скажи, а правильно ли я сделала, что не приехала… туда…
– На похороны Мишеля? Ну конечно, правильно!.. О!..
Она стукнула кулаком по кожаной диванной подушке. Резким жестом откинула со лба густую и жёсткую чёлку чёрных волос, а её светлые глаза, в минуты волнения становившиеся зелёными, с угрозой взирали на всё то, что она оставила во враждебном к ней крае, и даже на того, кто, безучастный, покоился на маленьком деревенском кладбище, в конце аллеи цветущих яблонь…
– Ох, Коломба, эти похороны! Этот бесконечный дождь, глаза людей, незнакомый священник и все эти субъекты, целая толпа, которых я в глаза не видела за все семь лет… Знаешь, бывает, наступишь на муравейник, тут и полезут они отовсюду… А как все на меня смотрели… Едва ли не как на подсудимую, клянусь!
Она устремила свой взор в глаза Коломбы, и гнев её утих. Её потрескавшиеся губы и ноздри трепетали. Слабость, пусть и минутная, мало шла к её неправильному, дерзкому, немного плоскому лицу, к глазам, напоминавшим по форме листья ивы.
– Тш-тш-тш, – с упрёком сказала Коломба.
– А потом, – продолжала Алиса, – этот… несчастный случай произошёл так внезапно… Ведь не умирают же так глупо. Коломба, верно? Не падают в воду по-дурацки – или уж тогда выплывают! Эти южане, они что – плавать не умеют?.. Ох, не знаю, что бы я с ним сделала!
Она откинулась назад и возбуждённо курила.
– Вот такой ты мне больше нравишься, – сказала Коломба.
– И себе тоже, – сказала Алиса. – Раньше у меня было совершенно иное представление о страданиях вдов…
Её ирония выглядела насмешкой. И сколько же раз Мишель, принимая эту насмешку, чувствовал, будто задето его так называемое мужское достоинство?..
Коломба приподняла свои длинные брови к волнистым чёрным волосам, разделённым пробором над левым виском. Одна прядь шла вдоль лба и, словно занавес, была подколота за правым ухом. Остальные её густые волосы – прекрасные волосы четырёх сестёр Эд – крупными завитками были уложены на затылке.
– Только Мария была мне поддержкой. Да, именно Мария, сторожиха. Она была потрясающа. Такой такт, такое сострадание, не афишируемое, но явное…
– Вот это новости, Алиса! ТЫ мне всегда говорила, что эта старая хитрюга Мария – ставленница Мишеля!
– Да. Этакая домоправительница «при одиноком господине». Так вот, всё переменилось. А уж она-то видела сквозь стены! Она ночевала в гостиной вместе со мной. Я на диване, она на другом, в большой ночной рубашке, как у монахини.
– В гостиной? А почему?
– Потому что мне было страшно, – сказала Алиса. Она подняла свою длинную руку и уронила её на плечо сестры.
– Страшно, Коломба. По-настоящему. Я боялась всего – пустого дома, стука двери, боялась сумерек… Мне было страшно того… каким образом ушёл Мишель…
Коломба взглянула в глаза сестры понимающим взором.
– Да? Ты думаешь, что…
– Нет, – сказала чётко Алиса. – Но это возможно, – добавила она тихо.
– Романы? Интрижки?
Алиса не отвела глаз.
– Да брось ты. Вообще-то жизнь мужчины и женщины кажется мне иногда чуть-чуть постыдной, чем-то вроде уборной, устроенной в платяном шкафу… Её следует скрывать. И вот доказательство: я боялась всех тех вещей, что видели нас в Крансаке. Двух чёрных книжных шкафов в глубине гостиной. Соловьёв, которые распевали всю ночь, о! всю ночь… Этого ящика, куда положили Мишеля, – а потом исчезновения этого ящика… О, я ненавижу мёртвых, Коломба. Они не нашей породы. Я шокирую тебя, да? Человек… вот такой… ну, в общем, неживой – разве это тот, кого мы любили?.. Тебе этого не понять…
Как бы из суеверия Коломба дотронулась до тусклого дерева рояля. Алиса успокоилась,
