Таннуа под перьями и стразовой диадемой выглядит ещё неинтереснее, чем в городе, и больше про неё никто и не вспоминал…»
Движимая скукой, которую не могли разогнать дворцы из плоти, воздвигаемые на сцене «Табарена», Жюли усадила Беатрис за свой столик и представила Коко Ватара крупной женщине в остроконечной шапочке с блёстками.
– Коко, шампанское госпоже де Ла Рош-Таннуа.
– Сейчас, сейчас, – отозвался Коко с почтительной фамильярностью.
– Ты одна, Беатрис?
– Да. Я здесь по делу. Встречаюсь с Сандрини после спектакля. Он обещал мне ангажемент в зимнем ревю.
– А ты… довольна?
– Счастлива. Если б я только знала, я бы от них сбежала на десять лет раньше, от этой шайки снобов!
– Зря потерянного времени не бывает, – немного жёстко заметила Жюли.
– А ты? Как отец, хорошо?
– Лучше не бывает, дорогая. Ещё тренирует нескольких кобыл у себя в Карнейяне.
– Кроме шуток, – сказал Коко Ватар, – у тебя есть отец?
Жюли глянула на него, не отвечая, и обменялась улыбкой с Беатрис.
– Ты мне никогда не рассказывала, – не унимался Коко, – что у тебя есть отец. Почему ты мне о нём не рассказывала?
– Не успела, – сказала Жюли.
Несколько подчёркнутым смехом она дала понять Беатрис, что отношения с Коко Ватаром – недавние и несерьёзные, и Беатрис, развеселившись, уткнулась большим носом в большой бокал.
– А как твоя мать? – спросила её Жюли.
– Вышла замуж, дорогая, исключительно мне назло. В семьдесят один год!
– Ну это уж… – сказал Коко Ватар. – Это невероятно.
– Коко, – сказала Жюли, – налей же ещё шампанского госпоже де Ла Рош-Таннуа. Но как же Володя, как он воспринял этот брак?
– Он? Хотел покончить с собой! Подумай, он уже тридцать лет был официально помолвлен с моей матерью!
– Господи! – сказал Коко Ватар. – Хотел покончить с собой из-за стар… из-за женщины, которой семьдесят один год? Мне это снится!
Обе женщины как будто его не слышали. Жюли отставила тарелку с сандвичами, облокотилась на стол и наклонилась к Беатрис, которая также придвинулась к ней.
– Ты видишься со своей сестрой Кастельбелюз? Беатрис выпрямилась, распахнул меха на декольтированной груди:
– С ней? Придёт же в голову! Она заняла вполне определённую позицию, когда я переменила образ жизни, настроила всю семью против меня…
Знаменитый длинный нос конфиденциально склонился:
– Но, должна тебе сказать, мой зять вёл себя очень хорошо. Он не стал им подпевать. Ему на руку известность, – шепнула Беатрис. – А кстати, расскажи, в каких ты отношениях с Эспиваном?
– Да всё в тех же! Мы друг друга обожаем – при условии, что не связаны браком. Не далее как сегодня я провела у его одра часа три, не меньше. Так что сама видишь.
– У него дома?
– У него дома, ясное дело, он же ещё не встаёт.
– Но, Жюли!.. А его жена что делала?
– Марианна? Это не мои проблемы. Что хотела, то и делала.
Близко посаженные глаза и длинный нос Беатрис выразили наконец изумление, выгоды которого Жюли так хорошо представила, что покраснела, рассмеялась и возликовала: «Она всему свету про это расскажет!»
– А правда, что Эспиван при смерти?
– Ты с ума сошла! Приступ аритмии, переутомление от парламентской деятельности…
– Ты же мне сама говорила, – перебил Коко Ватар, – что твой… что граф д'Эспиван в скверном положении…
– Спички, Коко… Спасибо.
– Я потому спрашиваю, – сказала госпожа де Ла Рош-Таннуа, – что у Эспивана, в общем-то, нет никаких родственников.
– Кому ты это говоришь, дорогая! Да, никаких.
Они обменялись значительными взглядами, подогретыми шампанским. Но никакая алкогольная томность не брала этих крепких на выпивку женщин и не примешивалась к их дружелюбной настороженности.
