Тропа вывела на поляну с мертвецами. Их положили рядом и прикрыли срезанным лапником, воткнув в изголовье связанный из двух прутьев крест. О жутком происшествии напоминают втоптанные в снег обрезки одежды.
Сворачиваю туда, где ветви над головой перекрывают друг дружку в несколько ярусов и потому сугробы не слишком глубокие. Через некоторое время впереди как будто распахивается призывно белеющее окно: серые стволы расступились, на открытом пространстве вздымаются устрашающие снежные холмы, посередине торчит верхняя часть заметенного вездехода, а вот и лыжня, оставленная караванщиками. Тут тоже нечего ловить: как утверждает справочник, «сужабник произрастает на лианах семейства мерзлотников в тени сомкнутых крон хвойных гигантов».
В полной тишине смотрю на бесславно утонувшую в снегу армейскую машину. Могу поручиться, что в полной, и когда совсем рядом незнакомый голос произносит: «Что тебе здесь понадобилось?» – чуть не подскакиваю на месте.
Скорее всего этот парень с самого начала прятался за деревом, не мог же он подобраться настолько бесшумно. Я все время прислушивался, а то ведь здесь, кроме ледяных змей, еще и каларны водятся!
Оторопело смотрю на него. Не из каравана, это я понял сразу, хотя далеко не всех наших знаю в лицо.
Высокий, плечистый – в драку на кулаках, без магии, я бы с таким не полез. Мохнатый полушубок из медвераха-альбиноса и шапка, пошитая, видимо, из остатков того же меха. Шкура редкого зверя стоит бешеных денег, а он, вместо того чтобы загнать ее, справил себе одежку, это говорит о многом.
Резкие злые черты худощавого лица, недружелюбные голубые глаза, презрительная линия губ. Злой – вот самое подходящее слово. На поясе сумка и охотничий нож, наискось через грудь перевязь с метательными штуковинами, над левым плечом торчит рукоятка меча. Вся эта экипировка и натолкнула меня на неверный вывод. Наш брат маг не любит таскать на себе лишний металлолом – лениво, и я принял его за простого охотника. За хорошего охотника: если вышел на промысел не с ружьем, а с одним только заточенным железом, это кое о чем говорит, как и белый медвераховый полушубок на зависть городским франтам. Хотя, может, у него просто дробь закончилась, и никакой тут из ряда вон крутизны.
Пока я глазел на него, он меня тоже рассматривал, оценивающе и неуважительно. Возникшую по этому поводу законную обиду смело озарение: раз парень забрался в такую даль и от Кордеи, и от Магарана – он наверняка знает дорогу!
Выражение неземной радости на моей физиономии его озадачило.
– Чему радуешься?
– Хочешь заработать?
– И что ты можешь предложить?
– Ты ведь тут всяких луниц и других белок добываешь, да? Нам нужен проводник до Кордеи. Насчет оплаты поговорим с капитаном. Пошли!
– Если вам что-то нужно, это еще не значит, что мне нужно то же самое.
Его незаинтересованный тон меня взбесил.
– Ты что, не понимаешь, караван с пути сбился! Поможешь – заплатят, не захочешь – заставят.
– Уже заставляли, плохая была идея. Хочешь присоединиться?
– К кому? – растерялся я.
– Вон там лежат, отдыхают. Ты ведь притащился с той стороны, разве не видел?
До меня дошло.
– Это ты убил военных? Да за это…
Я оборвал фразу, решив не тратить силы на ругань: лает тот, кто не может укусить. Свяжу мерзавца чарами, и как миленький пойдет. «Лягушка в желудке» – заклинание на самом деле безвредное, но пугает до колик: ощущения один к одному, будто проглотил взбесившуюся лягву и она рвется на волю.
Смотрю на собеседника в ожидании результата, а он, вместо того чтобы вопить и кататься по снегу, паскудненько так ухмыляется. А потом как оно запрыгает
Блеванув на снег – прощальный спазм таки заставил меня расстаться с гречневой кашей, – я утер рот и выдавил:
– Зачем тебе столько железяк, если ты колдун?!
Он презрительно вздернул светлую бровь:
– Ты же видел зачем. Хочешь наглядную демонстрацию?
Тусклый взблеск выдернутого из-за спины короткого меча. Треск распоротой материи. Я попятился и ахнул навзничь в сугроб, ожидая, что сейчас меня прикончат – или не сразу прикончат, сначала будут долго кромсать, – а в горле застрял горький ком с привкусом рвоты, и в душе какой-то тоскливый провал вместо страха, и седые вершины елажника слегка покачиваются высоко-высоко под облачными сводами. И, потихоньку холодея, уплываешь прочь из этой жизни…
Пинок по ребрам. Приглушенный снегом, поэтому не слишком болезненный.
– Вставай и топай к своему каравану, – процедил мой противник. – Или окоченеть тут собираешься?
– А если собираюсь? Ты против?
Угораздило же меня нарваться на субъекта из тех, кто всегда не прочь переломить чужую волю. Не знаю, как бы он себя повел, полезь я в драку или начни просить пощады. Возможно, сделал бы вид, что собирается меня убить. А может, и убил бы, как тех двух солдат, кто ж ему запретит? Но охватившая меня апатия спровоцировала другую реакцию. Ага, захотел умереть? Значит, не видать тебе скорой смерти!
Меня за шиворот выдернули из сугроба, надавали оплеух и толкнули под сень елажника, точно по направлению к нашей стоянке.
Снова применить чары я не рискнул, слишком легко он перехватил и направил обратно мое первое заклинание.
Поплелся обратно, придерживая обеими руками края длинной косой прорехи на груди, а то холод пробирал до костей. Этот подонок вспорол мою несчастную одежу с хирургической точностью: и куртку с меховой подкладкой, и джемпер, и фланелевую рубашку, и нательную фуфайку, – но кожи не задел. Кожа покрылась гусиными пупырышками, еще и за шиворот набился снег. Я шел так быстро, как только мог, и под конец уже вовсю лязгал зубами.
Не обращая внимания на оторопелые взгляды охранников, кое-как отряхнулся, забрался в наш фургон, постучался в купе Джазмин, дернул фанерную дверь, скользящую на полозьях, и ввалился внутрь. По «Правилам для пассажиров» в первую очередь следовало поставить в известность об инциденте помощника капитана, но мы, маги, можем иногда пренебречь правилами.
Джазмин с Ингой пили красный чай с живжебицей – сильнодействующий стимулятор, на столике перед ними лежала одна-единственная распечатанная пачка печенья: продукты решено экономить.
– С деревьями в Лесу дрался? – ехидно осведомилась Инга.
Джазмин шевельнула узкой смугловатой кистью в привычном жесте, означающем «заткнись, милая», – и потребовала:
– Матиас, сними верхнюю одежду, налей себе чаю, садись и рассказывай.
Я рассказал. Глаза наставницы, отливающие чернотой спелой черешни, обрадованно вспыхнули.
– Хорошо, детишки, собираемся – и пошли. Матиас, бегом почини свою куртку, я вас этому учила.
– Мы пойдем его ловить? – спросила Инга.
Испугалась, это заметно. Не такая уж она смелая, несмотря на свои излюбленные рассуждения о силе и крутизне.
– Пойдем договариваться. Я знаю, кто это. Надеюсь, он не откажет нам в помощи, несмотря на дипломатические достижения Матиаса.
Инга торжествующе зыркнула в мою сторону, но я не обращал на нее внимания, потому что возился с порезанной курткой. А на шпильки Джазмин я никогда не обижаюсь: все равно она добрая, этого не спрячешь и не отнимешь.
Прореху зарастил кое-как. Больше всего это напоминало келоидные рубцы, только не на живой плоти, а на толстой драповой ткани и меховой изнанке. Сразу видно, что без волшбы не обошлось, только оно скорее
