безжалостной пустыне, и все это из-за того, что так хреново сложились сраные обстоятельства.
Зачем он отказался от перспективной карьеры футболиста? Ради того, чтобы прожигать жизнь и шляться с Ланой по клубам, где она «заводила полезные знакомства», надеясь, что это поможет ей добиться успеха? Сука услышит о его кончине, когда, проливая фальшивые слезы, с комком в горле будет принимать награду Академии. Юджин затрясся от ужаса и, разозлившись на себя, выдохнул:
– Ладно… ладно… я сам. – И, взяв нож, протянутый Скоттом, постарался собраться с духом. Посмотрел на член, который держал в руке, на две воспалившиеся красные дырочки и на лезвие. Внутри поднялась тошнота, и Юджин чуть не потерял сознание. – Ты… давай лучше ты, – сдавленно произнес он, возвращая нож Скотту. Потом прилег, балансируя на локтях, чтобы приподнять тело, и уставился вверх, на оранжевый
потолок палатки.
Скотт взял член в руку, и Юджин в усмешке оскалил зубы; моргнул, когда друг сделал первый надрез. Скотт крепко сжал член, чтобы вонзить лезвие, но чувствительная кожица подалась легко. На линии надреза показались крошечные капельки крови. Когда Скотт сделал второй перекрестный надрез, она полилась струей.
– Мэдди, брось мне полотенце!
Мадлен повиновалась. Юджин взглянул вниз. Увидев, что белое полотенце быстро пропитывается темно-красной кровью, он заорал;
– А-А-А! ДА ТЫ ЧТО, КАСТРИРОВАТЬ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?
– Обязательно, если не заткнешься!
Скотт мигом сделал два перекрестных разреза на второй ранке, и когда хлынула кровь, велел Юджину прижать к члену полотенце.
– Готово, – сказал он и посмотрел на приятеля. – Но это еще не все. Нужно высосать яд.
Юджин инстинктивно, с мольбой и надеждой взглянул на Мадлен.
Она потрясенно рассматривала истекающий кровью член. Такой большой и толстый. Она почему-то представляла, что он меньше, хотя Юджин был здоровяком. Может, распух из-за укуса змеи?
– Еще чего! – рявкнула Мадлен. – Сколько кровищи… Гадость какая!
Юджин был совершенно подавлен. Он чувствовал, как смертоносный змеиный яд вьется по венам и артериям, медленно и угрожающе придвигаясь к сердцу. Юджин посмотрел на нее так, будто сейчас его разобьет паралич:
– Вот сука! Думаешь только о себе, – сказал он, то ли угрожая, то ли умоляя ее.
Мадлен подалась вперед, прикрываясь спальным мешком, хотя так и не сняла коричневую майку. Свободной рукой откинула от лица прядь волос.
– Я не собираюсь сосать твой член. Он весь в крови! Может, у тебя герпес, СПИД или еще какая-нибудь хуйня! Ни за что! – Ее ледяная решимость напомнила Юджину о той вечеринке, когда она оттолкнула его.
– Да я, блядь, сдыхаю, ебтвою мать… это вроде медицинской процедуры, ну типа первая помощь! – взвыл Юджин.
– Хуй с вами. Я сам все сделаю, – сказал Скотт.
Юджин смерил друга подозрительным взглядом. Значит, со Скоттом что-то не так, что-то не в порядке в его зеленых боксерских трусах. С ним всегда было что-то не так. Глаза, как у девчонки. Женственные руки. Несколько приятелей, с которыми Скотт познакомился в Калифорнийском университете, переехали вслед за ним в Сан-Франциско, потому что это «классное местечко». Они жили по соседству, в Норт-Бич. Кроме того, Скотт никогда особо не интересовался бабами и их щелками. Да он просто-напросто извращенец.
– Даже не подходи! – заявил Юджин, поднимая руки. – Пусть Мадлен.
Он ткнул в нее пальцем. Та опять замотала головой.
– Слушай, Юджин, все хреново. – Скотт сделал еще шаг вперед.
Юджин выставил ладони.
– Отвали! Не смей меня трогать, педик чертов!
– Что-о-о-о? – заорал Скотт, не веря ушам. – Я разрезал укусы ножом, а ты не дашь высосать гребаный яд? Она не будет тебе хуй сосать! – Он ткнул пальцем в Мадлен.
– Это ты точно угадал, черт побери… – сказала она, с ужасом глядя на окровавленный член Юджина.
Сосать вот это? Чтобы все парни и студенты из братств хихикали и корчили рожи всякий раз, когда она входит в бар? Никогда в жизни!
– Думаешь только о себе, а я тут загибаюсь, мать твою! – крикнул Юджин. – Из-за тебя я сдохну!
Мадлен взглянула на Скотта, затем на Юджина.
– Придурок! Скотт ведь предложил высосать яд. Ты подохнешь из-за того, что у тебя башка гомофобской херней забита.
Думаешь, когда мы вернемся в Сан-Франциско, он станет расписывать в барах на Кастро, как высосал яд из твоего жалкого отростка?
Юджин задумался и посмотрел на Скотта. Тот только пожал плечами, а затем опустился на колени и нерешительно взял в руку член. Юджин печально, устало кивнул – а что еще ему оставалось делать? Он разглядывал старого университетского приятеля. Юджин в жизни не видел таких педерастических глаз, как те, что сейчас грустно смотрели на него. «Господи, теперь все ясно», – ахнул он. Потом кивнул и снова поднял глаза на потолок палатки. Мадлен с любопытством наблюдала за тем, как Скотт прижался ртом чуть выше окровавленного, набухшего кончика и начал высасывать яд.
Буря началась неожиданно. Ничего удивительного, что ярость богов настигла их, когда они в ужасе бежали от мести Кармелиты. Они мчались вперед, понятия не имея о том, куда направляются. Младший брат, Ноэ, более осторожный, внимательно смотрел на Алехандро, а тот с непроницаемым выражением лица вел машину сквозь пыль.
Как отвратительно воровать у своих, мучительно размышлял Ноэ. Кармелита никогда их не простит. И Бог никогда не простит. Вот как все закончилось, а ведь старшая сестра столько лет окружала их любовью и заботой. Все из-за гребаной Америки. Здесь им обещали сытую жизнь, но она изменила Алехандро. Его сердце ожесточилось. Ноэ вспоминал, как Кармелита каждое воскресенье отводила их в церковь Сьюдад- Обрегон, следила за тем, чтобы братья были чистыми и аккуратными. Она упрашивала их не бросать школу, навещала в тюрьме отца, пока братья молились за спасение его души, приносила цветы на могилу матери.
Ноэ бросил взгляд на квадратную челюсть Алехандро, на грубое лицо с запавшими глазами. Глаза убийцы, сказала Кармелита, после того как он из-за пустяка избил до полусмерти одного парня в баре. Глаза отца.
Но Кармелита всегда находила для Алехандро оправдания. Это он обнаружил скорчившуюся мать на кухне их родного дома на юге Соноры; она тяжело дышала, ее лицо исказилось от боли. На плите стоял горшок с рисом и бобами, а дом провонял запахом горелой пищи. Алехандро увидел кровь на коленях матери, а потом заметил на столе большой нож. Он закричал, стал спрашивать, что случилось, хотя все прекрасно понял, потом, задыхаясь от ярости, обыскал дом. Он знал, что нож сжимала рука пьяного гада, провонявшего текилой и дешевыми духами, которыми пользуются шлюхи.
Но отец убежал.
Мать умоляла Алехандро не вызывать врача или полицию, заверяла, что все не так плохо, защищала подлого муженька, хотя кровь заливала ей ноги. Потом она вдруг пошатнулась и тяжело повалилась на облицованный плиткой пол. Алехандро закричал и побежал за помощью. Но поздно: мать умерла, они даже не успели довезти ее до больницы.
Через несколько часов полиция задержала отца, который тут же выкрикнул признание. Они повздорили, и она якобы довела его до того, что он, не глядя, пырнул ее ножом, потому что от выпивки совсем потерял голову. Увидев кровь, он испугался, побежал куда глаза глядят и в конце концов очутился на зловонном бульваре Морелия, в закоптелом кабачке Каса-де-Уэспедес, в объятиях любимой шлюхи – здоровой, мясистой бабы по имени Джина. Полицейские нашли его в тот момент, когда он, рыдая, распевал alabados, похабные гимны, прославляющие страдания Девы Марии, а Джина убаюкивала его как ребенка.
И тогда старшая сестра Кармелита постаралась заменить братьям мать. Она забрала мальчишек в
