– Пойдем сегодня по клубам прошвырнемся? – предлагает Лара. Так жалобно она меня никогда ни о чем не просила. – Только ты и я, а? Поехали в Эдинбург? Переночуем у Софии, а потом…
– Не-а, не могу, – не в силах сдерживать радость отвечаю я. – У меня сегодня свидание.
Сколько боли и обиды проступает на Ларином лице! А я думаю: как часто я выглядела столь же жалкой в ее глазах…
23. Понеслась!
Вот, значит, сидим мы с Дженни Кахилл в «Готе», прямо как парочка на свидании. Мне бы радоваться, да Крейви не идет из головы. Только подумать: приехал парнишка поухаживать за матерью и остался без головы. Прожил девять лет в Испании, промчался через всю Европу, всего лишь на неделю приехал в Файф и на тебе – один поворот решил все. Я болтаюсь у него за спиной, а байк слетает с дороги и – кранты! Поезд дальше не идет.
Это ж надо было кому-то такую ебатень на дороге устроить! Мне вполне можно подавать иск о причинении телесных повреждений, не говоря уже о потрясении в связи с утратой лучшего друга. Бедняга Крейви. Я сижу тут и наслаждаюсь жизнью. Рядом красотка, да не абы какая. Попал в полуфинал по настольному футболу, набил карман баблом, держу в руке кружку «Гиннесса» и чувствую, как в головах у этих двух старых завистливых онанистов Соседа Уотсона и Дюка Маслбери, притулившихся за стойкой бара, копошатся думы, да все только о моем успехе. Но в час торжества нет на душе моей покоя. Крейви занимает все мысли.
– Он как в воду глядел, – обращаюсь я к Дженни. – Как-то раз говорит: «Хочешь жить долго и счастливо, держись подальше от наркоты и путешествуй больше. Иначе жизнь слишком коротка».
– Ему эта вода вышла боком. – Дженни тоже погружена в мысли. – Сам-то он сколько прожил.
– Да нет же, – настаиваю, – вот смотри. Все эти годы, пока он путешествовал по Европе на мотоцикле, были другой жизнью. В которой были другие встречи, а перед глазами – другие картины. Его жизнь наполнилась другими запахами и звуками.
Он впитывал новый язык, новую культуру. У него новые извилины в мозгах появились. Разве такое случается с теми, кто завис на наркоте в уебищной дыре вроде Кауденбига? Приезжает сюда такой вот «египтянин». Ну, так, провести выходные. Но вскоре одни выходные становятся похожи на другие. Да он прожил дольше, чем я, пусть бы я даже двести лет в этом болоте протянул! Ганджубас и неподъемная жопа крадут жизнь. Путешествие и новые встречи дарят дополнительное время. Может, это против законов физики, но это правда. Ты хочешь здесь себя угробить?
Дженни закатывает глаза.
– Нет, конечно. Ни малейшего желания здесь торчать нет. А у тебя?
– Нет. Но вероятнее всего, придется.
Она, похоже, расстроена.
– С чего это?
Стараюсь объяснить так, чтобы не показаться нытиком, что мы с ней разные. Что даже с Крейви мы были разные.
– Понимаешь, я ведь ничего делать не умею, кроме как чистить стойло. Кому и где я такой нужен? Кто я? Безмозглый коротышка из Файфа?
– А по-моему, ты милашка, – говорит она. Выпила, понятное дело, а иначе с чего бы она такое сказала? Не умеет девочка пить крепкое пиво, во всяком случае, не умеет так, как я. Как я пью последние дни. В моих количествах.
– Ага, настолько, насколько безмозглый коротышка из Файфа, который только и умеет, что чистить стойло, может быть милашкой, – игриво подхватываю я, а потом серьезно добавляю: – Но я поеду в Испанию, клянусь, поеду! И ни хуя мне не…
– Тсс! Болтаешь ты много, – говорит она, и я уже готов обидеться, как вдруг Дженни продолжает: – А ну, поцелуй меня. – Мы касаемся губами и… целуемся. Все, пиздец, сейчас кончу прямо тут, прямо в штаны, прямо посреди кабака.
Когда мы, наконец, разнимаем губы, я бросаю взгляд в сторону бара. Смотрю, а там кое-кто изо всех сил таращит зенки куда угодно, только не в наш маленький уголок. Мое настроение быстро передается Дженни, она не тратит времени даром:
– Может, пойдем к тебе?
Из меня в ответ раздается только какое-то нечленораздельное кваканье:
– Вряд ли я сейчас встану из-за стола с такой елдой в штанах. – Все четыре с половиной дюйма торчат, но я поднимаюсь. По пути к выходу я даже не оглядываюсь в сторону бара (да что там, я даже полную кружку «Гиннесса» на столе оставил!), но, надеюсь, парни хорошо запомнили всю сцену. Джейсон Кинг, агент ноль-ноль-секс, бля!
Дома я первым делом просовываю голову в гостиную. Старик пялится в ящик, по Четвертому каналу – скачки. На коленях – газета, открыта на спортивной странице.
– Неужели у тебя нет никакого выхода на конюшню, где ты раньше работал? – спрашивает он, поворачиваясь к своему единственному отпрыску (во всяком случае, мне сказали так).
– Нет, сейчас нет… Па, мы с Дженни пойдем наверх, музыку послушаем.
– Господи, Джейсон, тебе двадцать шесть лет, – с издевкой говорит отец, – а ты в каких-то щенячьих выражениях объясняешь мне, что идешь прочистить трубы!
Надеюсь, Дженни не услышала или хотя бы не обратила внимания; мы взлетаем по лестнице, и вот вам пожалуйста: будуар самого Кинга! Тут все завертелось еще быстрее. Одежда летит на пол; у нее не сиськи, а комариные укусы. Около одного соска – большая родинка. Трусики – какой-то красный шнурочек, а под ним все такое аппетитное. И шерсть там погуще, чем мне представлялось. Даже удивительно. А может, я так себе представлял все из-за бритой пиздищи Крейвиной мамаши?
Пиздеи, бля, крышу сносит…
24. Мой милый
Хочу его; хочу не могу. Какой он милый, я его хочу. Стройное изящное тело, сумасшедшие глаза, сдержанное безумие. То, что у них было что-то с этой сучкой Парой, заводит меня еще сильнее. Она призналась, что, когда была девочкой, хотела ему отдаться.
Но все равно он чудной какой-то. По-моему, не хочет раздеваться. Я сижу перед ним голая, а он и пальцем не пошевелил, чтобы снять одежду. Может, думает, что я толстая, отвратительная, потому что он такой стройный.
– Я тебе не нравлюсь? – спрашиваю.
– Ты… прекрасна, – выговаривает наконец.
– Тогда давай раздевайся, – подталкиваю.
– Сначала хочу тебе кое-что показать. Для тебя сделал.
Он открывает здоровенный шкаф, там – бак. Но Джейсон сует руку под емкость, на полку, забитую коробками. И вытаскивает оттуда… человеческий череп! Ну конечно…
– Увы, бедный Крейви! – вздыхает Джейсон, затем зажигает свечу на тарелке и накрывает ее черепом. Пламя сверкает в пустых глазницах, желтые отблески пляшут по комнате. Как это прекрасно; глаза Элли Крейвица вновь сияют светом.
– Как… мило, – говорю я. Это и впрямь мило.
– Вот, что мне пришлось сделать, Дженни. – Отблески свечного пламени пляшут в черных глазах Джейсона. – Ему совсем не к лицу синяя кожа. Да и вонять начал. А черви… Так что сварил я этих гадов копошащихся. Есть в черепе что-то…
Достоинство, что ли?
