использованная мужем как товар, проданная за деньги, с презрением отвергнутая любовником- аристократом, она оказалась теперь ни с чем. А худшее ожидало впереди. Очень скоро дочь тоже отшвырнет ее, словно поношенную, вышедшую из моды тунику, в которой неловко появиться в приличном обществе.
Аврелий, весь настороже, расположился рядом с Фабрицием и посмотрел Невии прямо в глаза. Девушка в смущении потупила взор.
Потом сенатор оглядел сотрапезников.
Кто-то из них убил троих человек.
И теперь Аврелий знал, кто это сделал.
Ужин прошел не слишком гладко, хотя Сильвий держался прекрасно, терпеливо выслушивая все ядовитые замечания Фабриция. В конце трапезы он взял слово и заговорил спокойно и уверенно.
— Судьба ожесточилась против этого дома, — сказал он, — и уничтожила большую часть семьи. И все же с помощью милостивых богов и повинуясь воле моего отца Гнея Плавция, я согласился занять место, которое без этих чудовищных смертей никогда не стало бы моим. Отныне вместе с именем Плавция Сильвана я беру на себя все обязательства, связанные с моим именем и моим положением. Прежде всего, я намерен дать жизнь детям, которые продолжат мое дело в будущем. Под руководством мудрой Паулины я совершил сегодня свой первый важный шаг как глава семейства и римский гражданин — я отправил Невию послание, в котором прошу руки его дочери.
Елена так и подскочила в полнейшем изумлении:
— Невия, тебе следовало посоветоваться со мной!
— Согласия моего отца более чем достаточно, — с вызовом ответила девушка. — В любом случае тебе не о чем беспокоиться. Как мать хозяйки дома ты сможешь жить тут сколько угодно, — заверила она со злобным удовлетворением.
— Очень мило, ничего не скажешь! — прошипел Фабриций, побагровев от гнева. — Прекрасный брачный союз: разбогатевший сын какой-то варварки женится на нищей простолюдинке, и все это на средства Плавциев, в ущерб благополучию матери семейства!
— Я дала согласие, Фабриций! — сказала Паулина. — Не волнуйся — ты получишь свое, как и Плаутилла. Речь идет о весьма солидных деньгах.
— А… проклятие? — спросила Помпония.
— Оно больше не действует, моя дорогая, — вмешался Аврелий. — Смоковница в огороде даст свои плоды, и даже то, что предсказано Невии, вот-вот свершится.
— Должна опровергнуть твои слова, сенатор, — ответила девушка. — Оракул обещал, что я выйду замуж за человека знатнейших кровей. И все же я счастлива, хоть он и ошибся. В последнее время я довольно близко познакомилась с двумя патрициями, и мне этого вполне достаточно.
— Однако я не уверен, что оракул ошибся. Иногда предсказания сбываются, — негромко произнес Аврелий.
Невия, казалось, не поняла, что он имел в виду, но один из сидящих за столом понял, и лицо его внезапно побелело.
— Я ожидала тебя, сенатор. — Голос Паулины звучал мирно. — Ты уже давно все знаешь?
Аврелий глубоко вздохнул, пытаясь держаться как можно спокойнее и скрыть неловкость, мучившую его.
— Предсказание исходило от тебя, — заговорил он, — и ты вполне могла совершить все убийства, в том числе убить и Секунда. Ты отлично знаешь травы, мне сказал об этом Деметрий. Тебе нетрудно было дать снотворное Гнею и притвориться, будто бережешь его сон. Потом удар скальпелем: ты ведь тоже — не только Плавций и Фабриций — жила среди германцев. Но когда, решив исполнить последнюю волю Гнея, ты пошла против собственного сына, я подумал, что ошибся: ты, которая должна была бы уничтожить завещание, предприняла все усилия, чтобы доказать его подлинность. Правда, тогда я еще не знал почему…
— Это не имеет значения, Аврелий. Я неизлечимо больна, а потому постараюсь ускорить дело. Совсем скоро я сяду в ладью Харона.
— Без угрызений совести и сожалений?
— Я сделала то, что должна была сделать.
— Звери тоже убивают, защищая своих детенышей… — заметил сенатор.
Паулина выпрямилась и закусила губу.
— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Если бы я запятнала руки в крови ради моего Луция, разве ты помог бы мне найти подлинное завещание? — ответила женщина дрогнувшим голосом.
— Я говорю о другом твоем сыне… — поправил ее Аврелий. — О Сильвии. Потому что ты его мать, Паулина, разве не так? Помню, как ты настаивала, как просила поставить стражу под его окнами в ту ночь, когда погиб Гней. Ты хотела, чтобы он оказался вне подозрений.
— И ты все понял! — воскликнула матрона, бледнея. — Ты ему ничего не сказал, верно?
Аврелий кивнул.
— Благодарю тебя. Сильвий должен верить, что он законный наследник Плавциев, и поступать соответственно.
— Ты спланировала все восемнадцать лет назад, когда Гней был еще далеко.
— Он никогда не был мне мужем! — воскликнула матрона. — Я не обязана была хранить ему верность. Мой муж, единственный, настоящий, — это Марк Фабриций: нас разъединили силой, но не смогли разрушить нашу связь. Он приехал ко мне, тайком, во время короткого отпуска, повредив себе спину, потому что скакал день и ночь. Мы любили друг друга, Аврелий, с самого детства. Свадьба соединила нас в тот день, когда он надел мужскую тогу. Наши дети умирали, но затем родился Фабриций, сильный и гордый, как его отец! Потом война, опасности, засады… То был последний раз, когда мы виделись. Он уехал, пообещав, что по возвращении заставит Плавция развестись: ему нужна была большая победа в Германии, чтобы противостоять воле императора. Я вернулась бы в свой дом, и этот смехотворный брак с торговцем рыбой остался бы лишь дурным воспоминанием. Месяц спустя мне сообщили о смерти Марка, а я обнаружила, что жду ребенка.
Аврелий слушал пожилую матрону, не решаясь поднять на нее взгляд.
Убийца, почти два десятилетия вынашивавшая свой чудовищный план, каждый день улыбавшаяся тому, кого собиралась безжалостно уничтожить в подходящий момент, кому давно подписала в душе приговор… И все же, несмотря на все это, почему Паулина не внушала ему ужаса?
— Мой муж, конечно, заставил бы меня отказаться от ребенка: он ненавидел Марка и понимал, что я все еще люблю его. Сначала я думала бежать, чтобы, родив дитя, отдать его каким-нибудь друзьям, преданным семье Фабрициев. Потом вернулась бы к Гнею — я была готова заплатить жизнью за свою измену. Ребенок мой был бы спасен, хотя и остался бы в неизвестности… он, в ком текла чистейшая римская кровь!
Аврелий представил на минуту Паулину молодой и прекрасной — вот она поглаживает свой живот — живот, носивший плод, который она будет защищать любой ценой… Да, как дикие звери, как неукрощенная тигрица…
— Потом Плавций вернулся и привез эту варварку, уже беременную. Пробыл всего несколько дней, и мне удалось скрыть свое состояние. Только моя старая кормилица знала. Она родилась в семье хозяев,[58] была глубоко предана Фабрициям, ради нас она жизнь отдала бы. И никто никогда ничего не заподозрил бы, кроме, быть может, Секунда. Он тогда очень любил меня, не смея проявить свои чувства. Он видел лошадь Марка в ту ночь и понял, что какой-то мужчина посетил меня в отсутствие мужа. После этого Секунд стал совершенно другим. Не думаю, что он заметил мою беременность, но с тех пор я стала в его глазах потаскухой. Однажды я застала его в своей комнате. «Ты ничем не отличаешься от других женщин», — заявил он мне. И пожелал получить свое. Или он все расскажет отцу. Я сопротивлялась, и он взял меня силой. Это случилось только однажды. С тех пор я больше с ним не разговаривала, разве что на людях. Он замкнулся в себе и перестал добиваться меня, но все время следил за мной своими злыми глазами…
