Пуниных выгодно распродать наследие Ахматовой.
Сказал, что как единственный прямой наследник передает все без каких-либо торгов в Пушкинский Дом.
Прошлой осенью, готовя к 90-летию Льва Николаевича вечер в Фонде культуры, я узнал подробности той давней истории. Наталья Викторовна напомнила, что выступить адвокатом на суде истец пригласил Анатолия Ивановича Лукьянова. Добросовестный правовед, тонкий ценитель поэзии процесс выиграл, и основная часть архива Анны Ахматовой поступила в Пушкинский Дом. На этом общение не прервалось. В конце 80-х, будучи председателем Верховного Совета, Лукьянов поспособствовал выходу в свет всех основных книг Льва Гумилева, автографы со словами благодарности сохранились. При самой действенной поддержке Анатолия Ивановича создавался музей Ахматовой в Фонтанном доме в Петербурге.
Еще одно великое дело удалось Лукьянову: записал на магнитофон часовой рассказ Льва Николаевича о его жизни и воспоминания о родителях. При этом, как рассказывает Наталья Викторовна, боясь навредить Анатолию Ивановичу, занимавшему высокий государственный пост, бывший зек самым тщательным образом конспирировал его фамилию, адрес, номера телефонов.
...Теперь, бывая в Петербурге, прихожу к Льву Николаевичу в Александро-Невскую лавру, — он лежит рядом с лицейским приятелем Пушкина Модестом Корфом. Никогда я не был плакальщиком, но у могилы Гумилева особенно ясно понимаешь, что, хотя приходим в этот мир и покидаем его мы по воле Божией, очень многое зависит от самого человека, от того, каким будет его путь между двумя точками. Лев Николаевич свой путь прошел как один из самых достойных людей XX столетия. И не случайно сейчас, когда мысли его о России и мире оказались пророческими, издано, наконец, достойно подготовленное полное собрание сочинений, постоянно выходят отдельные научные труды, а в Казахстане открыт университет имени Л. Н. Гумилева.
Думаю, не просто так, а по благословению Божию в тяжелейший для России век — век войн, революций, крови — пришли в этот мир и осветили его для нас такие люди, как Александр Исаевич Солженицын, Владимир Емельянович Максимов, Лев Николаевич Гумилев.
В последней его беседе с Дмитрием Михайловичем Балашовым1175, несмотря на довольно суровый разбор российской действительности, все-таки есть оптимизм. Это позиция подлинного ученого и человека, который знает, что такое жизнь и как она нелегка. Лев Николаевич оставил нам надежду, а это под силу лишь праведникам, без которых не стоит село.
Такой была одна из моих встреч — начавшаяся в Пскове, продолжившаяся почти на четверть века. И я благодарен Богу, благодарен судьбе за то, что мне посчастливилось узнать этого человека. Одного из тех редких людей, память о которых остается в сердце на всю жизнь.
Январь 2003 г.
Приветствие участникам и гостям съезда РГО
Уважаемый Сергей Борисович! Уважаемые господа!
В эти дни исполняется 150 лет со дня основания в граде святого Петра Императорского Русского географического общества. Позвольте мне, правящему архиерею Санкт-Петербургской епархии, передать Вам, высокому собранию участников юбилейного съезда слова приветствия и поздравления.
Славная история РГО — это часть истории Российской, с ней неразрывно связаны имена выдающихся отечественных ученых и путешественников, которые много сделали для просвещения народного, для изучения и освоения неведомых земель, укрепления Государства Российского и распространения Веры Православной. Достаточно вспомнить лишь два славных имени — выдающегося географа и историка иеромонаха о. Иакинфа (Бичурина) и нашего великого соотечественника ученого-патриота Льва Николаевича Гумилева.
И в нынешнее непростое время ученые РГО предпринимают усилия для одоления смуты, для возрождения нашего Великого Отечества. Поздравляя участников X съезда РГО с юбилеем, хочу пожелать вам успехов в научной и педагогической деятельности во имя мира, спасения и преуспеяния нашего народа. Призываю Божие благословение на все ваши добрые труды.
ИОАНН,
Митрополит С-Петербургский и Ладожский
22 августа 1995 г.
Л. Д. Стеклянникова
Вечная память
Знакомство мое со Львом Николаевичем Гумилёвым было вынужденное. В начале 80-х я работала тогда редактором на Петербургском (Ленинградском) радио в литературно-драматической редакции. Однажды меня вызвал главный редактор и вручил папку рукописей. Это были лекции по этногенезу, прочитанные Гумилёвым на географическом факультете С.-ПбГУ (тогда, естественно, ЛГУ). Я, конечно, не была в восторге от ее появления у меня, скорее, наоборот. Театровед по образованию, я занималась в редакции радиотеатром и литературой. А тут текст научный, текста много. Читать, конечно, его придется, но лучше отложить «на потом». И я постаралась запрятать эти лекции подальше в стол.
Спустя какое-то время главный редактор напомнил мне о рукописи Гумилёва, потом еще, а затем зазвонил телефон на моем рабочем столе: «Людмилу Дмитриевну.» — «Это я». И тут слышу в трубке с характерной гумилевской дикцией (он грассировал «р» и не очень выговаривал «л») блоковские строки:
Я звал тебя, но ты не оглянулась, Я слезы лил, но ты не снизошла. Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла...
И только после стихов представляется. Мне становится стыдно, и я назначаю встречу чуть ли не на следующий день — обещаю прийти к нему домой работать с рукописью.
Немедленно начинаю читать лекции. И тут оказывается: все мне понятно, а интересно так, что я одним духом прочитываю весь этот «сложный научный» текст. Позже я поняла, что у Гумилёва был дар — сложнейшие проблемы объяснять доступно, чтобы его понимал студент-первокурсник. Вот этот дар и бесил тех коллег-ученых, которые прячут в тягучих научных умствованиях (я называю такие писания — «жевать бумагу во сне») свою бездарность.
Но это замечание к слову. А сейчас я иду к Гумилёву на Большую Московскую. Звоню, открывает сам Лев Николаевич. Принимает у меня пальто. Успеваю осмотреться. Справа от входной двери — мрачная, давно не знавшая ремонта кухня, там какие-то люди. Мрачный узкий недлинный коридор. Проходим в первую по коридору дверь. Большая темноватая комната. Два больших окна зашторены темно-бардовыми (сколько помню) шторами. Как узнала позже — окна выходят во двор и глядятся в окна дома напротив. Слева от двери — старый платяной шкаф, тоже темный. Прямо — большой обеденный стол, а за ним — у правого зашторенного окна — стол письменный. Севший за него оказывался спиной к двери, да и ко всей комнате. Следом за нами входит женщина. Лев Николаевич представляет: жена — Наталья Викторовна. Мы со Львом усаживаемся за обеденный стол. Он садится в центре стола в старое кресло, я — по правую руку от него. И с этого момента место «одесную Льва» закрепилось за мной на долгие годы.
Профессорская жена проходит за шкаф и садится на диван, это был диван-кровать, на котором они спали. Про себя думаю: что, она так и будет сидеть здесь во время нашей работы? Неужели нельзя уйти в другую комнату? (Я ведь пришла в профессорскую квартиру!) Только потом я узнала, что другой комнаты не было. Точнее, была, но жил в ней тюремный надзиратель с семьей, всех — 4 человека. Удивительно «везло» Льву Николаевичу с соседями. Совершенно «случайно» в квартире на Московском проспекте его соседом был милиционер, а тут, на Большой Московской, — «цирик» — так называл надзирателя бывший «зек» профессор Гумилёв. Лев относился к этому трезво — он всегда предпочитал человека «в мундире» (от него знаешь, чего ждать), тайному стукачу, маскирующемуся под друга, поклонника или ученика. Но вернусь
