— А если… — начал было Каррамб.
— Денег не дам! — напомнил Евгений.
— А ты казался таким добросердечным пингвином, — хорек осуждающе посмотрел на Евгения.
— В моем сердце не осталось добра, — с пафосом изрек Евгений. — Я растряс тепло своей души на Старом Кладбище, в подземельях сверхобезьянцев и в полицейских застенках. Меня предали возлюбленная и лучший друг. Мои мечты разбили в прах. И денег я не дам!!!
— Э-э… — растерялся Каррамб.
А пьяный и злой Евгений не чувствовал ни капли страха. Не пристало ему, бывалому пингвину, бояться каких-то кабацких жуликов. Он наклонился к собеседнику и тихо, но грозно повторил:
— Денег не дам… А будешь приставать, еще и у тебя заберу. Понял?
— Понял, — сказал Каррамб. Его оторопелый взгляд сменился на уважительный. Хорек внезапно почувствовал в пингвине родственную душу. Повинуясь неожиданному порыву, он с чувством протянул Евгению единственную лапу. Пингвин, недолго думая, ее пожал. Теперь он стал своим для Отбросов Общества. Это чувство грело его израненное сердце.
Евгению захотелось излить душу новым друзьям. Решительным движением крыла он отодвинул в сторону кружку пива и, пошатываясь, взобрался на стол.
— А ну, тихо все!!! — завопил он, упиваясь бесстрашием, наглостью и безнаказанностью.
В кабаке воцарилась тишина. Все с изумлением уставились на необычного пингвина, который до сих пор казался тихоней.
— Стихи! — объявил Евгений заплетающимся языком. — Юк ван Грин! Да вы хоть знаете, кто это, несчастные отбросы общества? Знаете, каким он парнем был? Эти две девки… Ничего вы не знаете! Но я вам скажу. Он был таким же как вы! Да! Он тоже обитал на дне!
— Эй, ты, а ну, слезай! — выкрикнул кто-то.
— Молчи, несчастный! — презрительно бросил Евгений. — Ты не смеешь говорить, когда звучат стихи самого Леобарда!
— Если кто-то помешает моему другу Хаврошу, он будет иметь дело со мной! — громко пригрозил Каррамб.
— Пусть читает! — раздались со всех сторон одобрительные крики. — Давай, пингвинище!
— Стихи! — повторил Евгений. — Про любовь, — пояснил он. — Грустные.
Все зааплодировали. Евгений с досадой махнул крылом.
— Да разве вы способны прочувствовать, сколько боли в этих строчках. «Я бы считать не учился». Вы ведь даже не понимаете, почему поэт не учился бы считать! Эх, да что объяснять!
Затем плачущего Евгения стащили со стола и принялись хвалить, поить, тормошить, а когда он совершенно пьяный заснул, хорьки во главе с Каррамбом отволокли его домой, с трудом выпытав из него адрес, уложили в кровать и даже не тронули кошелек. Правда, одноглазый хорек пытался, но получил оплеуху от Каррамба и устыдился. Хорьки ушли, а Евгений спал и видел во сне красный цвет…
Лис Улисс жег бумаги. Медленно вытаскивал из папки лист за листом и кидал в камин, превращая в золу события последних дней. Протоколы заседаний, схемы, планы — короче, все, что касалось Несчастных и поисков карты. Бумаги гореть не хотели, они пытались выскользнуть, увернуться, но были бессильны против воли Улисса и силы пламени. Огонь пожирал листы с удовольствием, он давно присматривался к папке, мечтая, что однажды до нее доберется и порезвится на славу.
Улисс не замечал ни паники бумаг, ни радости огня. Он хотел только одного — уничтожить память о последних днях, чтобы боль отпустила его. Он смотрел на огонь, но не видел его. Лапа автоматически продолжала экзекуцию.
Скрипнула входная дверь. Кто-то вошел в дом. Улисс даже не обернулся.
— Дверь была открыта, — раздался голос Марио.
Улисс не ответил, достал очередную приговоренную бумажку и отдал ее на растерзание камину. Пламя моментально за нее взялось, и та начала жалобно потрескивать.
Соглядатай подошел, взял стул и сел рядом с Улиссом.
— Порываешь с прошлым? — с пониманием сказал он.
Улисс промолчал.
— И не жалко? — спросил Марио. — Можешь не отвечать. Ясно, что жалко, но надо. Раз все предали… Да, Улисс?
Лис не отреагировал. Еще два документа простились с жизнью.
Марио немного посмотрел на огонь, а потом сказал:
— Знаешь, Улисс, когда я в первый раз покинул Австралию на корабле, со мной произошла такая история. При совершенно ясной и спокойной погоде море вдруг стало волноваться. Как в шторм. И при этом — ни ветерка. Я ужасно испугался — но не шторма, а неизвестности. Понимаешь? Мне померещилась карающая рука судьбы. Я не выдержал и пошел к капитану. Спросил — пришел наш последний час? А капитан рассмеялся и объяснил, что море волнуется, потому что прямо под нами проплывает кит.
Соглядатай умолк. Улисс наконец-то посмотрел на него.
— Интересная история, правда? — спросил Марио.
Улисс пожал плечами.
— Я ее к чему рассказал… — продолжил коала. — Вот так же и ты сейчас, Улисс. Ты видишь, что море волнуется, но неправильно понимаешь, почему. Ведь для этого надо знать про кита.
В глазах Улисса появилось удивление. Он даже на мгновенье забыл о казнях.
— У всего, что происходит, есть смысл. Но он не всегда понятен, — сказал Марио. — Улисс, да ты же сам это прекрасно знаешь! Просто расстроен и потому забыл.
Соглядатай встал.
— Судьба непременно объяснит свой замысел. Не важно как — подаст знак, пришлет вестника или… — Марио сделал многозначительную паузу. — Или позвонит по телефону. — Он двинулся к выходу, но перед дверью обернулся и добавил: — Улисс, как бы ты ни был расстроен, что бы тебе ни казалось… Не пропусти звонка от судьбы! — Не говоря больше ни слова, Марио вышел из дома.
Слова шпиона заставили Улисса задуматься. Он размышлял, продолжая машинально жечь бумаги.
Зазвонил телефон. Лапа Улисса замерла в воздухе, и это спасло очередной лист от верной гибели. Телефон не унимался. Улиссу не хотелось ни с кем разговаривать, но последние слова Марио крутились в голове и не желали замолкать.
Улисс отложил папку и встал. Посмотрел на трезвонящий аппарат. Подошел, немного постоял рядом и, наконец, снял трубку.
— Алло? — хрипло выдавил он.
В трубке раздался незнакомый низкий голос:
— Здравствуйте, Лис Улисс. Хотите встретиться с судьбой?
