— Мне не нравится эта ухмылка, — сказал Нат, направив на нее длинный костлявый палец. — Послушай меня. Если ты подашь записку о своем несогласии до выборов, то я ухожу отсюда.
— Не надо мне угрожать.
— Я не угрожаю, я обещаю. Ты знаешь еще десять способов протянуть с этим делом недель пять. Черт возьми, да ты на шесть месяцев могла бы убрать его на полку.
— Мне нужно работать, — сказала она, вставая.
— Я не шучу! — взревел он. — Я уйду!
Она открыла дверь со словами:
— Лучше пойди собери для нас немного денег.
Три дня спустя сошла лавина, которая на самом деле была тщательно скоординирована. Лишь горстка людей знала, что это должно произойти.
Сам Рон Фиск не осознавал масштабов проникновения его кампании во все уголки штата. Он выступал перед камерами, менял костюмы, сам работал со сценариями, привлекал к участию семью и некоторых друзей и периодически осведомлялся о бюджете и плате за рекламу в средствах массовой информации и на разных телевизионных станциях южного Миссисипи. При нормальной кампании он обеспокоился бы вопросом финансирования столь дорогих маркетинговых мероприятий.
Но машина, работавшая под его именем, состояла из многих деталей, о которых он ничего не знал.
Первые объявления казались ненавязчивыми — это были своего рода симпатичные маленькие зарисовки, перед которыми открывались все двери, и приятный молодой человек проникал в дома и сердца избирателей. Вот Рон в виде бойскаута, а на заднем плане образ его с чувством комментирует старый актер, играющий роль его наставника: «Один из лучших бойскаутов, которые у нас были. Он получил знак „Орла“ меньше чем за три года». Вот Рон в мантии на вручении аттестатов средней школы, блестящий ученик. Вот Рон с Дорин и детьми говорит уже сам: «Семья — наша самая главная ценность». Через тридцать секунд ролик заканчивается лозунгом, который произносит божественно прекрасный голос: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».
Второй ролик состоял из серии черно-белых снимков: сначала Рон стоит у входа в церковь в изысканном темном костюме и беседует с пастором, который рассказывает: «Рон Фиск был посвящен в сан дьякона в этой церкви двенадцать лет назад». А вот Рон, сняв пиджак, преподает в воскресной школе. Рон держит Библию и повествует о чем-то важном группе тинейджеров под развесистым деревом. «Спасибо Богу за то, что люди любят Рона Фиска». Рон и Дорин встречают людей у входа в церковь. И та же самая заключительная фраза: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».
Пока не было и легчайшего намека на какой-то конфликт, проблемы в самой кампании, грязь и дикость, которые последуют потом. Лишь милое приветствие от высоконравственного молодого дьякона.
Реклама наводнила южный район Миссисипи, а также и центральный, потому что Тони Закари платил щедро даже по меркам Джексона.
Тридцатое сентября было особой датой в календаре Барри Райнхарта. Отчеты по всем взносам, поступившим в октябре, подавались после 10 ноября, то есть через шесть дней после выборов. Поток денег из внешних источников, который он собирался вскоре пустить в дело, останется незамеченным до тех пор, пока не будет слишком поздно. Проигравшие будут рвать и метать, но больше ничего сделать не смогут.
Райнхарт и компания 30 сентября взялись за работу в ускоренном темпе. Они начали с первого списка: группы по реформированию системы гражданских исков, правые религиозные организации, бизнес-лоббисты, бизнес-комитеты политических действий и сотни консервативных организаций, начиная с хорошо известной «Американской стрелковой ассоциации» до непонятного «Нулевого налога в будущем», мелкого сборища, выступающего за упразднение внутренней налоговой службы. Тысяча сто сорок групп во всех пятидесяти штатах. Райнхарт отправил в каждую детализированный меморандум и просьбу о немедленном пожертвовании в пользу кампании Фиска в размере 2500 долларов — установленного максимального взноса для юридических лиц. В сумме от них он планировал получить 500 тысяч долларов.
Что касается физических лиц, максимальный взнос для которых составлял 5 тысяч долларов, то Райнхарт располагал целым списком из тысяч начальников и менеджеров высшего звена компаний, работавших в тех областях, что особенно популярны у юристов-судебников. Главным образом среди них были страховые компании, а в целом он рассчитывал получить около миллиона. Карл Трюдо предоставил ему фамилии двухсот руководителей компаний, контролируемых Группой Трюдо, хотя из «Крейн кемикл» никто чек выписывать не собирался. Если бы кампания Фиска взяла деньги от «Крейн», им были бы обеспечены громкие репортажи на первых страницах газет. Это могло бы вынудить Фиска отказаться от участия в кампании, а такой катастрофы Райнхарт допустить не мог.
Он рассчитывал на миллион долларов от ребят Карла, хотя не все эти деньги предполагалось пустить на кампанию Фиска. Чтобы скрыть их имена от пронырливых репортеров и удостовериться, что никто никогда не знал об интересе мистера Трюдо, Райнхарт направил деньги на банковские счета группы «Жертвы судебного произвола — за правду» и «Объединения владельцев оружия» (ОВО).
Его второй список включал тысячу имен спонсоров, которые ранее поддерживали кандидатов, выступающих в поддержку бизнеса, хотя их взносы были менее 5 тысяч долларов. От них он ожидал получить еще 500 тысяч.
Его целью было три миллиона долларов, и он даже не сомневался, что ему удастся ее достигнуть.
Глава 26
В этот волнующий момент Хаффи совершил ужасную ошибку. Пребывая в ожидании большого платежа вкупе с постоянным давлением мистера Хренхеда, он явно поспешил с действиями.
Вскоре после того как Уэс заехал в банк, пообещав выплатить 50 тысяч, Хаффи заявился в главный кабинет и с гордостью сообщил боссу, что долг Пейтонов в ближайшее время значительно сократится. А когда два дня спустя до него дошли плохие новости, он перепугался настолько, что не решился никому об этом сказать.
Он около недели мучился бессонницей, но наконец заставил себя вновь пройти адские муки. Он подошел к массивному столу, с трудом сглотнул и объявил:
— У меня плохие новости, сэр.
— Где деньги? — пожелал знать мистер Киркхед.
— Все отменяется. Им не удалось заключить мировое соглашение.
Не считая бранных слов, мистер Хренхед сказал:
— Мы требуем возврата займа. Немедленно!
— Что?
— Ты меня слышал.
— Мы не можем так поступить. Они платят по две тысячи в месяц.
— Великолепно. Это не покрывает даже процентов по кредиту. Мы требуем возврата. Сейчас же.
— Но почему?
— По ряду причин, Хаффи. Во-первых, они не выполняют обязательств уже как минимум год. Во-вторых, стоимость обеспечения намного меньше размера кредита. Как банкир ты, конечно, понимаешь, насколько значимы эти маленькие проблемы.
— Но они стараются изо всех сил.
— Требуй возврата займа. Сейчас же, а если не сделаешь этого, то либо отправишься на другую должность, либо будешь уволен.
— Это возмутительно.
— Мне все равно, что ты думаешь. — Затем он немного ослабил хватку и сказал: — Это не мое решение, Хаффи. У нашего банка новые владельцы, и я получил приказ требовать возврата долга.
— Но почему?
Киркхед поднял трубку и протянул ее Хаффи.
— Хочешь позвонить человеку в Далласе?
— Тогда они станут банкротами.
— Они уже давно банкроты. А теперь станут ими официально.
— Сукин сын!
— Это ты мне, сынок?
Хаффи метнул злобный взгляд на толстое лицо, увенчанное лысиной, и сказал:
— Да нет. Скорее этому сукину сыну в Далласе.
— Оставим это между нами, хорошо?
Хаффи вернулся в кабинет, захлопнул дверь и еще час смотрел в стену. Хренхед скоро зайдет к нему, чтобы узнать новости.
Уэс давал показания в суде в центре города. На рабочем месте оказалась Мэри-Грейс, она и ответила на звонок.
Она восхищалась Хаффи за его смелость и помощь в увеличении кредита до таких размеров, в которые никто не мог поверить, но звук его голоса всегда приводил ее в легкое беспокойство.
— Доброе утро, Том, — сказала она приятным тоном.
— Оно отнюдь не доброе, Мэри-Грейс, — начал он. — Это плохое утро, просто ужасное, одно из худших в моей жизни.
Повисла напряженная пауза.
— Я слушаю.
— Банк… Не тот банк, что вы всегда знали, а другой банк, принадлежащий людям, которых я встречал всего лишь раз и не хочу видеть впредь, решил,
