– У него нет Ван Гога, Джулиан. Он время от времени давал понять, что ищет его. И не просто любого Ван Гога. Он хочет что-то особенное.
– Судя по тому, что я слышал, он покупает очень осторожно. Тратит деньги ведрами, но разумно. У него коллекция музейного качества, но я не знал, что без Ван Гога.
– Его советник по искусству – англичанин по имени Эндрю Мэлон. Вы его знаете?
– К сожалению, мы с Эндрю хорошо знакомы. Он глубоко залез в карманы Зизи. Свободное время проводит на яхте Зизи. Судя по тому, что я слышал, огромной, как чертов «Титаник». Эндрю – скользкий до отвращения. Грязный тип.
– В каком смысле?
– Берет с двух концов стола.
– Что вы имеете в виду, Джулиан?
– У Эндрю соглашение с Зизи исключительного характера – это означает, что он не берет денег ни с одного другого торговца или коллекционера. Таким путем большие люди вроде Зизи обеспечивают себя от возможности получить совет, подмоченный конфликтом интересов.
– И что выкидывает Мэлон?
– Устраивает шантажи, берет двойные комиссии, чего только не выкидывает.
– Вы уверены?
– Безусловно, любимчик. Все в городе знают, что, если хочешь иметь дело с Зизи, надо заплатить Эндрю Мэлону.
Ишервуд вдруг вскочил с дивана и зашагал по смотровому залу.
– Так в чем заключается ваш план? Вытащить Зизи из его норы с помощью Ван Гога? Потрясти перед ним картиной в надежде, что он проглотит крючок, удочку и грузило? Но на другом конце удочки кое-что будет, верно? Один из ваших агентов?
– Нечто вроде этого.
– И где вы планируете устроить этот экстравагантный спектакль? Я полагаю, здесь?
Габриэль одобрительно оглядел помещение.
– Да, – сказал он. – Я думаю, это отлично подойдет.
– Я боялся этого.
– Мне нужен торговец, – сказал Габриэль. – Человек, хорошо известный в своем деле. Человек, которому я могу доверять.
– Я специалист по Старым мастерам, а не по импрессионистам.
– Это не имеет значения.
Ишервуд не стал спорить. Он понимал, что Габриэль прав.
– А вы учли, какие это может иметь последствия pour moi,[8] если ваш маленький гамбит пройдет успешно? Я стану меченым человеком. Я могу справиться с людьми вроде Оливера Димблби, а вот чертова «Аль-Каида» совсем другое дело.
– Конечно, нам придется постоперационно позаботиться о вашей безопасности.
– Мне нравятся ваши эвфемизмы, Габриэль. Вы с Шамроном всегда прибегаете к эвфемизмам, когда правда слишком ужасна, чтобы ее высказать вслух. Они наложат фатву на мою голову. Мне придется закрыть лавочку. Уйти в подполье.
Габриэля, казалось, ничуть не тронули возражения Ишервуда.
– Вы ведь не молодеете, Джулиан. Вы приближаетесь к концу пути. У вас нет детей. Нет наследников. Кому достанется ваша галерея? А кроме того, вы не потратили ни минуты, чтобы подсчитать ваши комиссионные от продажи прежде неизвестного Ван Гога. И прибавьте к этому то, что вы получите от спешной продажи имеющихся у вас вещей. Все могло бы быть куда хуже, Джулиан.
– Я уже представляю себе приятную виллу на юге Франции. Новое имя. Команду охранников из Конторы, которые будут за мной присматривать.
– Не забудьте оставить комнату для меня.
Ишервуд снова сел.
– В вашем плане, баловень, есть один серьезный недостаток. Вам было бы легче выследить вашего террориста, чем получить этого Ван Гога. Предположим, картина все еще у семейства Вайнберг; какое у вас основание считать, что они с ней расстанутся?
– А кто сказал, что расстанутся?
Ишервуд улыбнулся.
– Я дам вам адрес.
Глава 14
Марэ, Париж
– Вам надо что-то съесть, – сказал Узи Навот.
Габриэль отрицательно покачал головой. Он съел ленч в поезде, когда ехал из Лондона.
– Съешьте борща, – сказал Навот. – Нельзя быть у Джо Гольденберга и не съесть борща.
– А я не могу, – сказал Габриэль. – При виде пурпурного цвета я нервничаю.
Навот поймал взгляд официанта и заказал сверхбольшую миску борща и бокал кошерного красного вина. Габриэль нахмурился и стал смотреть в окно. По каменным плитам рю де Розье упорно барабанил дождь, и было почти темно. Он хотел встретиться с Навотом где-нибудь в тихом местечке, а не в самой знаменитой кулинарии в наиболее очевидном еврейском квартале Парижа, но Навот настоял на том, чтобы пойти к Джо Гольденбергу, исходя из давнего убеждения, что ель лучше всего скрывается в лесу.
– Я тут нервничаю, – пробормотал Габриэль. – Пойдем прогуляемся.
– В такую погоду? И не думайте. К тому же никто вас не узнает в таком обличье. Даже я не сразу вас распознал, когда вы вошли.
Габриэль посмотрел на отражавшееся в стекле смертельно бледное лицо. На голове у него была темная бархатная кепка, зеленые глаза с помощью контактных линз превратились в карие, а фальшивая бородка удлиняла и без того длинное лицо. Он приехал в Париж по германскому паспорту, под именем Хайнрих Кивер. По прибытии на Северный вокзал он два часа шагал по набережным Сены, проверяя, нет ли «хвоста». В сумке, висевшей у него на плече, лежал потрепанный томик Вольтера, который он купил у букиниста на набережной Монтебелло.
Он повернул голову и посмотрел на Навота. Это был широкоплечий мужчина на несколько лет моложе Габриэля, с коротко остриженными светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. По лексикону Конторы он был
Навот полез в свой портфель и вытащил маниловую папку, которую положил на стол перед Габриэлем.
– Тут обладатель вашего Ван Гога, – сказал он. – Взгляните.
Габриэль осторожно вынул фотографию привлекательной женщины среднего возраста с черными вьющимися волосами, оливковой кожей и длинным прямым носом. Она спускалась по каменным ступеням на Монмартре, держа над головой зонт.
