его.
В последний вечер ей показали ряд компьютерных фотографий бин-Шафика, чтобы она знала, как он может выглядеть сейчас. Бин-Шафик с бородой. Бин-Шафик с лысиной. Бин-Шафик в седом парике. В черном парике. С вьющимися волосами. Вообще без волос. С острыми чертами бедуина, смягченными пластической операцией. Но самым ценным ключом к установлению его личности будет его раненая рука. Шрам на внутренней стороне руки от кисти до локтя он никогда не показывает. Слегка усохшую руку он никогда не подает – держит ее надежно укрытой, спрятанной от глаз неверных.
– Мы знаем, что он скрывается где-то в империи Зизи, – сказал Габриэль. – Он может появиться в качестве банкира-инвестора, менеджера по инвестициям, человека, занимающегося строительством домов или сотрудника фармацевтической фирмы. Он может появиться через месяц. Может через год. А может и вообще никогда не появиться. Но если он появится, можете не сомневаться: это окажется хорошо воспитанный светский мужчина, который будет выглядеть кем угодно, только не профессиональным террористом. Так что не ищите террориста или человека, который ведет себя как террорист. Просто ищите подходящего мужчину.
Он собрал разложенные фотографии.
– Мы хотим знать о каждом, кто входит в орбиту Зизи и выходит из нее. Мы хотим, чтобы вы набрали как можно больше имен. Но ищем мы вот этого человека. – И Габриэль положил перед ней на стол фотографию. – За этим человеком мы охотимся. – Вторая фотография. – Он причина того, что мы сидим здесь, а не находимся дома с нашими семьями. – Третья фотография. – Он причина того, что мы попросили вас изменить свою жизнь и присоединиться к нам. – Четвертая фотография. – Если вы увидите его, вы должны сообщить нам имя, каким он пользуется, и название компании, где он работает. Если сумеете, узнайте, какой страны у него паспорт. – Пятая фотография. – Если вы не будете уверены, что это он, – не важно. Сообщите нам. Если выяснится, что это не он, – не важно. Сообщите нам. Мы ведь не будем полагаться на одно только ваше слово. Никто не пострадает из-за вас, Сара. Вы ведь всего лишь связная.
– А если я сообщу вам имя? – спросила она. – Что будет потом?
Габриэль взглянул на часы:
– По-моему, вам пора, Сара, и у меня есть к вам разговор. Надеюсь, остальные извинят нас?
Он повел ее к себе в кабинет и включил галогенные лампы. Маргарита Гаше пленительно засияла под сильным белым светом. Сара села в старинное кресло с подголовником, Габриэль надел свой козырек с увеличительным стеклом и подготовил палитру.
– Сколько еще? – спросила она.
Такой же вопрос задал ему Шамрон в тот ветреный день в октябре, когда приехал на Наркисс-стрит вытаскивать Габриэля из изгнания. «Год», – следовало ему сказать тогда Шамрону. И в таком случае он не был бы сейчас здесь, в этом конспиративном доме в Суррее, и не собирался бы отправить красивую американскую девушку в самое сердце «Джихад инкорпорейтед».
– Я убрал грязь с поверхности и теплым влажным шпателем вдавил вздутия, – сказал Габриэль. – Теперь я должен дописать мазки и наложить тонкий слой лака – ровно столько, чтобы оживить тепло красок Винсента.
– Я спрашивала не про картину.
Он поднял глаза от палитры.
– Я полагаю, это всецело зависит от вас.
– Я готова, а вы?
– Не вполне.
– А что будет, если Зизи не заглотит приманку? Что, если ему не понравится картина… или я?
– Ни один серьезный коллекционер с деньгами вроде Зизи не откажется от только что обнаруженного Ван Гога. Ну а что до вас, то у него тут не будет выбора. Мы сделаем вас неотразимой.
– Каким образом?
– Есть вещи, которые вам лучше не знать.
– Вроде того, что произойдет с Ахмедом бин-Шафиком, если я увижу его?
Он добавил краски в приготовленный раствор и размешал кистью.
– Вы знаете, что произойдет с Ахмедом бин-Шафиком. Я достаточно ясно изложил это вам в Вашингтоне, когда мы познакомились.
– Скажите мне все, – сказала она. – Мне надо это знать.
Габриэль опустил козырек и поднес кисть к полотну. Заговорив снова, он обращался уже не к Саре, а к Маргарите.
– Мы будем следить за ним. Мы будем слушать его, если сможем. Мы сфотографируем его и запишем его голос на пленку и пошлем ее нашим экспертам для анализа.
– И если ваши эксперты определят, что это он?
– Мы выберем место и время и заставим его умолкнуть.
– Заставите умолкнуть?
– Прикончим его. Убьем. Ликвидируем. Выбирайте слово, какое вас больше устраивает, Сара. Я никогда не мог остановить на чем-то выбор.
– Сколько раз вы это совершали?
Почти уткнувшись лицом в полотно, он тихо произнес:
– Много, Сара.
– Сколько вы убили? Десять? Двадцать? Это решило проблему терроризма? Или стало только хуже? Если вы найдете бин-Шафика и убьете его, чего вы этим достигнете? Положите ли вы этому конец или же появится кто-то другой и займет его место?
– Со временем другой убийца займет его место. А пока этого не произойдет, будут спасены чьи-то жизни. И будет торжествовать справедливость.
– Это будет действительно справедливость? Разве можно установить справедливость, заставив умолкнуть револьвер или не взорвав машину?
Он поднял свой козырек и обернулся – зеленые глаза вспыхнули в свете ламп.
– Вы получаете удовольствие от этих маленьких дебатов по поводу морального соответствия контртерроризма? Лучше себя после этого чувствуете? Можете не сомневаться: Ахмед бин-Шафик никогда не теряет времени на борьбу с проблемами морали. Можете не сомневаться: если ему когда-либо удастся завладеть атомным оружием, он станет раздумывать лишь куда его запустить – на Нью-Йорк или Тель- Авив.
– Все же это ради справедливости, Габриэль? Или это просто месть?
Снова он увидел себя и Шамрона. На этот раз не в своей квартире на Наркисс-стрит, а теплым сентябрьским днем 1972 года – в тот день, когда Шамрон впервые пришел за ним. Габриэль тогда задал этот же вопрос.
– Еще не поздно, Сара. Если хотите, можете выйти из игры. Мы найдем кого-нибудь другого на ваше место.
– Больше нет таких, как я. А кроме того, я вовсе не собираюсь уходить.
– Чего же вы хотите?
– Разрешения спать ночью.
– Спите, Сара. Спите как следует.
– А вы?
– Мне надо закончить картину.
Он отвернулся и снова опустил козырек, но Сара еще не закончила с ним разговор.
– Это правда? – спросила она. – Все, что про вас написано в газетах после взрыва на Лионском вокзале?
– По большей части правда.
– Вы перебили палестинцев из «Черного сентября», которые устроили массовое побоище в Мюнхене?
– Не всех.
