оказались матерями получше взятых от проволоки или вообще из пустого угла?
Робин. По результатам эксперимента ─ да. Если мать, не знавшая своей матери, хотя бы росла в играх с себе подобными, ее способность ухаживать за детенышем оказывалась выше.
Джон. О'кей, передышка, во мне информации через край. Дайте-ка попробую переварить. Мы с Вами говорили о переменах: если слишком много перемен за слишком короткий отрезок времени ─ то мы «свалились». Говорили о том, что нам требуется, чтобы справиться с переменами: «заслон» от всех прочих нагрузок и отдых, ободрение, эмоциональная поддержка. Потом выяснили, какое напряжение испытывают родители новорожденного, а потом попытались представить, какой же поразительной силы поток перемен обрушивается на самого младенца ─ понятно, почему его требуется всячески оберегать и безмерно любить. Так. Щит и любовь обычно обеспечивает мать ─ природа позаботилась снабдить нас инстинктом, называемым «привязанностью». Этот инстинкт «привязывает» ребенка с матерью друг к другу. Речь не просто о физическом выживании ─ ребенок должен получить от матери любовь для того, чтобы расти, становиться мало-помалу более уверенным, более независимым. Так, дальше?..
Робин. Дальше мы выяснили, что человеческий детеныш по-настоящему «привязывается» в пять-шесть месяцев ─ тогда он способен осознать свою мать и узнавать ее.
Джон. А у животных эта привязанность устанавливается раньше?
Робин. Да. Вспомните Конрада Лоренца{2} и его гусей. Он обнаружил, что гуси вследствие импринтинга привязываются к первому предмету, который видят.
Джон. Помню. Один выводок ─ только из скорлупок ─ увидел первым Лоренца. Гусята взяли себе Лоренца мамой.
Робин. А помните, другому выводку на глаза первым попался большой желтый шар? «Реакция следования» вела гусят за ним, пока шар не лопнул, кажется.
Джон. Наверное, жуткое зрелище, когда ваша мать взрывается. Где-то в Германии должен обитать крайне отчужденный гусь... Итак, в возрасте от шести месяцев до двух-трех лет нормальный ребенок очень сильно привязан к матери, и если в этот период он разлучен с матерью, не получает сильнейшей компенсирующей поддержки, ребенку, скорее всего, придется страшно плохо. В случае действительно долгой разлуки с матерью ─ например, при госпитализации ребенка ─ он переживает горький опыт, делимый Боулби на три стадии: протест, отчаяние, отчуждение. Кроме того, Вы подчеркивали, что для ребенка не все проходит гладко, даже если мать остается при нем постоянно, она может оказаться не способной наладить с ним общение, то есть «включить» эмпатию, погрузившись в переживания своего детства, а не способна ─ из-за болезненных воспоминаний. Ребенок ощутит это и, несмотря на все, что получает, будет чувствовать, что любим «не по правилам». Но глупо было бы сваливать вину на мать ─ возможно, у нее самой детство оказалось тяжелым. Не стоит винить и бабушку, потому что, вероятно, и у бабушки... и у прабабушки... и у прапрабабушки...
Робин. Да, виноватых пусть ищут политики.
Джон. Ладно. Теперь я хотел бы узнать подробнее, что такое эта Ваша «депривация».
Смотрим за ребенком в себе
Робин. Что Вы чувствуете, если ущемлены?
Джон. Если попал «под стресс»?
Робин. Да.
Джон. Ну, прежде всего, чувствую: мышцы напрягаются ─ особенно плечевые и шейные. Плечи просто к ушам поднимаются! Подбородок делается «стальным», на висках, на лбу напрягаются мышцы.
Робин. А психологическая картина?
Джон. Возмущен. Я чувствую, будто много отдал и ничего не получил взамен. Чувствую себя обиженным, хотя стараюсь не показывать этого. Но скрытое раздражение каким-то образом проступает наружу ─ вроде бессловесной жалобы. Потом впадаю в легкую паранойю: все против меня, чего еще им всем от меня надо! Я знаю, что это глупо, но рассудок, похоже, не в силах обуздать мои чувства. Я становлюсь Бэзилом Фолти, на какое-то время перенимаю его «повседневный» взгляд на жизнь. И я не нравлюсь себе таким.
Робин. Хочется закричать?
Джон. Нет, теперь ─ нет, но пять лет назад я бы сказал «да». Знаете, мне вдруг пришло в голову: это все так, будто внутри у вас капризничает ребенок. Странные вещи говорю?
Робин. Нет. Все это вполне обыкновенные ощущения, хотя люди редко описывают их столь точно. Впрочем, Вы сказали одну поразительную вещь ─ про ребенка, который внутри у Вас. На дело можно именно так и смотреть: у всех у нас внутри ребенок. В жизни порядок ─ он затих. Какие-то волнения ─ он реветь. И если мы сами не позаботимся о нем, не приласкаем, если вдобавок не окажется рядом никого, кто бы помог нам в этом... можем очутиться в больнице. Мы выйдем из строя. Недостаток душевного тепла может привести к серьезной «телесной» поломке.
Джон. Вы говорите ─ у всех у нас... Вы считаете, у каждого ребенок внутри?
Робин. Конечно! Когда я впервые прочел Боулби, я подумал, что он немного тронулся на важности материнской заботы. Но чем больше я набирался опыта, тем больше убеждался, что Боулби прав.
Джон. Значит, у кого-то внутри здоровенный ребенок, а у кого-то ─ незаметненький кроха?
Робин. Скажем так: чей-то скрытый внутри ребенок расстроен больше других.
Джон. А крутые парни? Неужели и в них по ребеночку?
Робин. Я со всякими встречался ─ у всех.
Джон. Значит, даже если «ребенок внутри» спокойненький, в случае стресса он еще как раскричится?
Робин. Да. И очень полезно разобраться, что там за «крутостью» у этих парней. Если речь о так называемых «настоящих мужчинах», то они пытаются внушить всем своим видом, что никакого младенца в себе знать не знают. И поэтому никогда о нем не заботились. Поэтому другим от них тоже ничего не получить, это настоящие злыдни. Они противостоят стрессу, сколько могут, а потом неожиданно валятся. Истинно крепкие люди признают ребенка в себе и умеют за ним присмотреть. Это такие люди могли вынести все муки в гестапо и еще поддерживали товарищей.
Джон. Кстати, техника допроса на том, наверное, и строится, чтобы растревожить «ребенка внутри»? Нагнетают напряжение, отнимают всякую возможность обрести эмоциональную опору.
Робин. Заключенных намеренно лишают чувства времени, оставляют с завязанными глазами, пытают шумовым воздействием ─ отрезают от внешнего мира, отнимают даже этого рода опору.
Джон. Выражение «смотреть за собой» много говорит ─ правда? Крепкий человек ─ это тот, который способен «смотреть за собой». За нами смотрят матери. Значит, крепость и независимость обретается вместе со способностью стать самому себе матерью.
Робин. Верно. Дать себе все, в чем нуждаетесь. Человек, неизменно способный к этому, будет сильным и независимым.
Джон. Его «ребенок внутри» всегда доволен. Но давайте вернемся к «нашей» матери и ее ребенку. Точнее ─ к двум: одному ребенку, рожденному ею, другому ─ которого она постоянно держит в себе. Вероятно, она должна смотреть за обоими?
