Робин. «Простая» депрессия ─ только разновидность депрессивных заболеваний. Их много ─ так называемых «депрессивных эквивалентов», то есть разных случаев, когда депрессия замаскирована и проявляется в скрытой форме.
Джон. Что-то вроде психосоматических нарушений?
Робин. Да, например, есть боль ─ настоящая боль, а физических причин для боли нет. Существует тьма-тьмущая «масок»: «капризный» желудок, алкоголизм, разные фобии, необоснованная обеспокоенность состоянием здоровья...
Джон. И все это ─ скрытые формы депрессии.
Робин. Да. Вникнув, узнаете, что толчком послужило какое-то событие или особенности воспитания в семье, которые обычно ведут к депрессии. Между прочим, лечить эти нарушения невозможно, пока под маской не распознаете депрессию и не разделаетесь с ней.
Джон. Ну и что же такое депрессия, доктор?
Робин. Сначала я должен указать на существеннейшую разницу между депрессией и печалью.
Джон. Разницу?.. Обычно никто ее не замечает.
Робин. А Вы?
Джон. Редко присматриваюсь. Наверное, потому, что, убавив драматизм, скорее скажу: «Я сегодня в депрессухе», чем «Печально на сердце сегодня». Но если серьезно, мне кажется, депрессия ─ это безжизненность внутри, а печаль ─ все же какое-то переживание.
Робин. Давайте задержимся на этом, разница очень важна, мы многое упустим, если будем путать «депрессию» с «печалью». Немного раньше Вы сказали примерно такую фразу: «Человек не может двигаться вперед, не отказавшись от чего-то позади». Иными словами, не пережив утраты. А как мы переживаем утрату? Уход любимого человека, смерть кого-то из близких, потерю работы?
Джон. Вначале всегда пронзает боль. Потом мы громоздим на нее гнев, возмущение «виноватыми» ─ наверное, чтобы боль заглушить.
Робин. Через какое-то время эти чувства улеглись, а мы ─ »в синяках». На душе печаль.
Джон. Испытываем страдание.
Робин. Они длятся назначенное природой время. Потом, если мы вполне здоровы, мы позволяем себе просветлеть душой, и нам легче. Мы почти утешились, уже пережили утрату. Уже способны оставить ее позади, повернуться к чему-то иному.
Джон. И все по той причине, что разрешили себе побыть несчастными?
Робин. Именно. Отгоревав о потере, мы будто говорим себе: «Пускай!» И двигаемся дальше.
Джон. Но если не отгоревали сполна, не сможем полностью выпустить «из рук» прежнее.
Робин. Верно. Чувство потери будет удерживать, мы не высвободимся от него, чтобы двигаться дальше.
Джон. Вы как-то отметили, рассказывая о здоровых семьях, поразившую Вас ─ по данным исследований ─ легкость, естественность, с какой здоровые люди вступают в повторный брак, оставшись без пары.
Робин. Да. Они полностью, глубоко отдаются горю. И благодаря тому, что разрешают себе до предела исчерпать эмоцию, способны быстрее большинства из нас справиться с потерей. А тогда двигаются дальше и заново устраивают свою жизнь.
Джон. Значит, скорбь ─ то есть истинная пытка болью от потери ─ не просто естественное состояние, но даже в чем-то полезное.
Робин. Именно. Мы должны дать возможность старым связям оборваться полностью, прежде чем сможем завязать новые. Старый дом сносят, когда строятся заново... Вот так и представляю печаль.
Джон. Да, мысль о том, что печаль в действительности полезна, наверное, была для меня самой важной и самой поразительной из всего, что я узнал в Вашей группе. А до того я всегда считал, что горевать ─ зря время терять. Да и что это еще за баловство? «Тебе-то печалиться,─ мысленно говорил я себе,─ в Индии вон миллионы людей живут на грани голодной смерти!» Или подбивал себя: «Кончай с этой печалью, иди развлекись!» Бесполезным занятием всегда казалось грустить. Но в Вашей группе узнал, что печаль не только в порядке вещей, но и нужное дело. А зная это, легче в нее до дна погрузиться и скорее вынырнуть.
Робин. Люди, конечно, с огромным облегчением открывают для себя факт, что печаль ─ вполне здоровое состояние.
Джон. Откуда бы тут взяться сомнениям? Не в том ли причина, что, подавив печаль, люди суют ее за «ширму», отказываются от нее, а значит, должны ее порицать?
Робин. Не торопитесь, и до этого доберемся. Пока запомните, что сказанное о большом проигрыше справедливо и для пустячного, только возмущение и уныние будет незначительнее и кратковременнее.
Джон. Значит, если проиграет «Уэст-Хэм», я буду приходить в себя час, проигрыш «Фулхэма» обойдется мне в три минуты печали, а «Арсенала»{6} ─ в 0,0006 секунды.
Робин. Очень выразительный пример. А теперь вернемся к матери и ребенку, который проходит стадию отдаления. Каждый шажок в сторону сопровождается ощущением крохотной, но ─ потери. Он должен каждый раз переживать маленькое огорчение. Это естественно и полезно. Именно эти краткие моменты огорчения и тревоги помогают ребенку отделиться.
Джон. Не пройди он через эти болезненные моменты, он не смог бы понемножку выпускать «из рук» маму.
Робин. Верно. Поэтому мать должна суметь вынести тревогу и огорчение своего ребенка, видя, как вместе с ними ребенок постепенно обретает самостоятельность. Конечно, она должна знать меру, и если ребенок очень расстроился, ей необходимо вмешаться, успокоить его. Но если она чувствует, что все это лишь «болезнь роста», она не кинется «на спасение», а отступит и будет смотреть, справляется ли ребенок.
Джон. Значит, ей не следует лишать ребенка капельки огорчения время от времени.
Робин. Нет, не следует ─ когда ребенок постигает азы независимости. И, возвращаясь к двум жизненным дорогам, скажу, что идущая верной дорогой, здоровая, «хорошая» мать интуитивно чувствует это, она позволит ребенку немножко страданий, даст возможность «пройти» их, оставаясь поблизости на случай, если будет нужна ее поддержка.
Джон. Тут требуется тонкое чувство меры ─ так?
Робин. Требуется более или менее верное чутье, которое вырабатывается у нее со временем. Никакой безумной спешки. Она ошибается ─ она исправляет ошибки. По ходу дела большинство матерей обретает способность различать настоящее отчаяние и напускное ─ »на жалость бьющее» нытье ─ особенно у подрастающего ребенка. И если мать вполне справляется, ребенок понемножечку станет увереннее, выпуская ее, постепенно утрачивая свою полную зависимость от нее, станет находчивее в поисках новой опоры.
Джон. Значит, по-Вашему, если мать не способна вынести малейшее страдание ребенка и каждый раз бросается заслонить от него свое чадо, даже уже не кроху, то у ребенка нет шансов шаг за шагом отступить от матери. Она препятствует тому, чтобы ребенок, горюя немного, расставался бы с привязанностью к ней.
Робин. Именно! Она такого никогда не допустит. Значит, если мать не получает того, в чем сама нуждается, она будет встревоженной, подавленной, а это сделает ее слишком чувствительной к боли ребенка. Мать, идущая неверной дорогой, будет сразу же бросаться и «спасать» ребенка от нормального, полезного огорчения при каждой попытке ребенка сделать шаг в сторону независимости. Значит, ребенок не совершит скачка. Пойдет по той же дороге. Мать остановит рост.
