Джон. И описанное Вами упражнение иллюстрирует эту третью группу причин, откуда понятно, что люди выбирают друг друга неосознанно, из-за сходства в их семейной истории со всеми ее поворотами.
Робин. Именно. Не забыли – наши участники подбирают 'двойника' кому-то из своей семьи либо – 'замену' недостающему члену семьи? Но они же все чужие, никакого наследственного сходства во внешности, в облике у них нет! Тем удивительнее, что они, лишь 'на глаз' прикинув, все равно выбирают людей с поразительно похожим детством или тем же набором семейных проблем.
Джон. Иными словами, свои семьи мы носим с собой, где-то в себе и 'сигналим' об этом, так что другие, с подобной 'ношей', уловят сходство?
Робин. Да, а соединяясь с такими людьми, мы, в определенном смысле, воспроизводим свои же семьи... Потрясены?
Джон. Спрашиваете! Для Вас, психиатра, наша всеобщая зависимость в действиях от неосознаваемых сил, наверное, профессиональное 'общее место', но когда посторонний вдруг слышит, что же он вытворяет, знать не зная, почему, еще бы человеку не поразиться. Взять хотя бы то, сколько сведений мы 'выуживаем' друг у друга даже не подозревая!
Робин. Да, мы получаем от окружающих чрезвычайно много сигналов, раскрывающих их характер, а значит, и их семейную историю.
Джон. Объясните, пожалуйста, что это за сигналы.
Сигналы
Робин. Мы постоянно 'заявляем себя', сообщаем, кто мы и что мы – выражением лица, движениями, то есть 'языком тела', о котором теперь все наслышаны.
Джон. Осанка, манера одеваться, походка, жесты...
Робин. Причем важно не только какие, например, жесты мы делаем, но как делаем и как часто...
Джон. Хорошо, но мне непонятно, каким образом по этим сигналам можно определить семейное прошлое человека.
Робин. Мы всегда угадаем чувства человека, который перед нами – так ведь? Скажем, дружелюбно он настроен или враждебно, бодр или подавлен, ну, и так далее. Помимо этих непрерывно меняющихся эмоциональных состояний, каждому, в общем, присуши некоторые
Джон. ...делающие человека индивидуальностью – да? То есть про одного скажем 'мрачный тип', про другого – 'весельчак', про третьего – 'мученика из себя строит'.
Робин. Верно. И эти привычные эмоции будут проявляться и в осанке, и в выражении лица, во всех свойственных человеку жестах, позах. Возьмите угнетенного субъекта. Он будет сутулым и неуклюжим, движения его будут вялыми. Из-за того, что годами 'носил' кислое выражение, у него появятся морщины, которые нам сразу все откроют. Или же весельчак: у этого с лица не сходит улыбка – откуда лучистые морщинки, кроме того, его движения будут увереннее, энергичнее, осанка – прямее. У того, кто слегка не в себе, движения будут развинченными, он будет возбужденным, будет таращить глаза.
Джон. Ну,
Робин. И у меня нередко глаза выпучены – замечали?
Джон. Ни разу. Неужели?
Робин. Смешно, но когда я участвовал в упражнении 'Семья как система', то выбрал человека, а потом мы вместе другую пару выбрали... прежде чем хоть
Джон. Вы думаете, мы 'приглянулись' друг другу, потому что своими глазищами высмотрели похожее у нас с Вами семейное прошлое?
Робин. Наверняка. И уж теперь глаза не станем закрывать на наше сходство.
Джон. А знаете, я сейчас припоминаю, что несколько лет назад обнаружил: меня привлекают девушки с большими глазами, хотя их чары, что удивительно, ослабели, как только я разобрался, в чем секрет. Да и у одного моего родственника были такие глаза... Но опять не понимаю: Вы говорите, будто индивидуальные особенности человека, или привычные эмоции, как Вы выражаетесь, помогут нам увидеть групповой портрет его семьи. Но каким образом? Какая тут связь?
Робин. Дело в том, что каждая семья по-своему обходится с эмоциями. В каждой одни считаются 'хорошими', другие 'плохими'. 'Хорошие' эмоции будут выражаться свободно, от 'плохих' же все будут воздерживаться по мере сил. Или вообще эмоции в семье окажутся под запретом, а может, наоборот, будут совершенно неконтролируемыми. В результате у каждой семьи вырабатывается набор эмоциональных реакций, которым привыкают пользоваться все члены этой семьи.
Джон. Поэтому они все будут посылать одинаковые сигналы и все будут казаться похожими?
Робин. Да. Не только наследственность обеспечивает семейное сходство. Даже приемные дети становятся в некоторых отношениях схожи с принявшей их семьей.
Джон. А собаки на хозяев похожи тоже по этой причине?
Робин. Наверняка. К домашним любимцам в семье 'семейное' отношение. Значит, в тех семьях, где ценится владение собой, будут послушные собаки, там же, где не держат себя в руках, нет сладу ни с детьми, ни с собаками.
Джон. Хорошо, делаем вывод: выражением лица, позами, телодвижениями мы 'сигналим' о привычных нам эмоциональных реакциях, которые приняты в нашей семье. А люди из похожих семей 'ловят' эти сигналы и отвечают на них.
Робин. Совершенно верно. Именно это и демонстрирует упражнение 'Семья как система'.
Джон. Так. Но все же я не понимаю кое-чего. Прежде Вы говорили, что участники упражнения часто выбирают тех, кто в одном с ними возрасте пережил одинаковые события, говорили об отсутствии отца в семье, о чьей-то смерти. И как все это увязать с последним выводом?
Робин. Давайте вывод из упражнения сформулируем иначе. Давайте скажем, что человек, испытавший трудности на одной ступени развития, потянется к другому, узнавшему те же трудности на той же ступени.
Джон. Вы новую и совершенно не связанную тему задаете!
Робин. Нет, связь очевидная. Поверьте мне пока на слово, потом сами увидите.
Джон. Ладно. Что там про... трудности на одной из ступеней развития?
Робин. Если человек пропустил какую-то ступень в своем развитии, то тот, к кому он потянется, другой человек с похожей семейной историей, вероятно, пропустил ту же ступень.
Джон. Ой, дальше и шагу не сделаю... Объясните же, что такое 'ступень развития'! Тогда я, может, соображу, как ее пропускают.
Ступени развития
Робин. На жизнь можно смотреть как на ряд ступеней, которые нам надо преодолеть. И преодолевая каждую, мы чему-то учимся. Фактически, не усвоив науку одной, мы не перейдем успешно на следующую ступень.
Джон. И что же это за ступени – ранние, например?