яростный взгляд на швейцара в форме перед входом, двинулся в мою сторону — размеренным и очень ровным шагом. Я прекрасно знал, что это означает.
Велев проходившему мимо официанту принести ему пива, он сел напротив меня.
— Привет, Уорд. А ты тут, похоже, уже вполне обжился.
— Я? В таком случае ты похож на процветающего наркодельца. Как Нина?
— У нее все в порядке, — ответил он.
Он замолчал, ожидая, когда ему принесут пиво. На этот раз он был без бороды. За весь свой недолгий опыт общения с Зандтом я успел понять, что он крайне неразговорчив. Он просто говорил то, что считал нужным сказать, а затем или умолкал, или уходил. К тому же в последнее время он много пил. Требуется провести с пьющим человеком некоторое время — как когда‑то пришлось мне в течение года, — чтобы начать замечать внешние признаки пьянства. Мешки у него под глазами потемнели, и он потянулся к кружке в то же мгновение, как только ее поставили на стол; но взгляд его был ясным, а голос — спокойным и бесстрастным.
— И что там у нас в Якиме?
— Как я уже сказал — почти ничего. Я вернулся в Лос‑Анджелес и рассказал Нине о том, что мы нашли. Она доложила об этом своему начальству, и на этом все. Собственно, и я‑то в основном стал этим интересоваться потому, что…
Он пожал плечами.
Я понял. Сказать ему больше было особо нечего. В свое время он занимался расследованием убийств, совершенных «Мальчиком на посылках», в результате чего оказалась похищена его дочь Карен, которую он так больше и не увидел живой. Брак его распался. Он ушел из полиции. Я считал его очень хорошим детективом — именно ему удалось выяснить, что Человек прямоходящий стоял во главе группы, поставлявшей жертвы для очень богатых психопатов из Холлса, похищая людей по их заказу. Но даже если бы Зандт и хотел вернуться на службу, что на самом деле было не так, вряд ли полиция Лос‑Анджелеса предоставила бы ему такую возможность. Так что ему оставалось делать? Стать телохранителем? Уйти в бизнес? В качестве кого? У Зандта точно так же не было никаких шансов найти нормальную работу, как и у меня.
— Мы могли бы пойти в ФБР.
— Ну да, конечно. Тебя ведь вышвырнули из ЦРУ, а это всегда производит хорошее впечатление. Ладно. Помнишь слово на двери той хижины, что мы нашли?
— Не совсем, — сказал я. — Я видел там какие‑то буквы, но мне показалось, что в них нет никакого смысла.
Он достал из кармана небольшой кусочек глянцевой бумаги.
— Одна из фотографий, которые я сделал. Высококонтрастный отпечаток. Теперь видишь?
Я посмотрел внимательнее. На двери определенно были вырезаны буквы. Присмотревшись, можно было даже разобрать слово или имя «Кроатан». Видимо, надписи было уже немало лет, и она успела стать неразборчивой.
— Что это значит?
— Я думал, что это название какого‑то старого рудника или что‑то в этом роде. Но ничего похожего мне найти не удалось. Единственная ссылка, которую мне удалось обнаружить, выглядит весьма странно.
Он пододвинул ко мне толстую стопку листов бумаги. Я увидел множество слов, отпечатанных разными, очень мелкими шрифтами, разделенных на отдельные главы под общим заголовком «Роанок».
— Надеюсь, у тебя есть краткое изложение всего этого?
— Ты ведь слышал про Роанок, верно? На восточном побережье?
— Да, — ответил я. — Довольно смутно. Там много лет назад пропали люди. Кажется, так.
— На самом деле люди там пропадали дважды. Роанок был первой попыткой англичан основать колонию в Америке. Британскому мореплавателю Уолтеру Рэли королева Елизавета Первая пожаловала участок земли, который должен был положить начало Новому Свету. В тысяча пятьсот восемьдесят четвертом году Рэли отправил туда экспедицию, чтобы выяснить, что же он получил во владение. Территория эта называлась Роанок, и находилась она на побережье, там, где сейчас Северная Каролина. Они обследовали ее, установили контакт с местным племенем — кроатанами — и вернулись назад в Англию.
В тысяча пятьсот восемьдесят шестом году туда отправилась вторая экспедиция из ста человек. Им уже не настолько повезло. Они взяли с собой слишком мало провизии, встретили не слишком радушный прием со стороны туземцев, и в итоге всех их, кроме пятнадцати, подобрал проходивший корабль, на котором они и вернулись домой. Однако Рэли намеревался основать там действующую колонию и на следующий год послал туда еще одну экспедицию, поставив во главе ее человека по имени Джон Уайт, который должен был стать тамошним губернатором. Всего отправилось сто семнадцать человек: мужчин, женщин и детей — с мыслью о том, что семейные группы сделают сообщество более устойчивым. Им не ставилась задача направляться именно на Роанок, но… именно там в конце концов они и оказались. Они нашли оборонительные сооружения, построенные предыдущей экспедицией, но никаких следов пятнадцати человек, которых оставили их охранять. Они просто исчезли. Уайт сумел восстановить отношения с кроатанами, которые сказали, что на форт напало вражеское племя и убило по крайней мере нескольких солдат. Уайт, естественно, разозлился и, когда одного из новых колонистов нашли мертвым, решил напасть на местное враждебное племя поухатанцев. Вот только его люди все перепутали и умудрились вместо этого убить нескольких кроатанов, вероятно, по давнему принципу «для меня они все одинаковы».
Я покачал головой.
— Остроумно, ничего не скажешь.
— Само собой, все прежние добрые отношения с кроатанами по понятным причинам тут же прекратились, и те отказались снабжать их едой. Колонисты прибыли летом, и сеять семена было уже поздно, а то немногое, что было у них с собой, успело испортиться.
— Ну и глупые же они были, эти первопоселенцы.
— Глупые или отважные. Или и то и другое сразу. Так или иначе, Уайт решил вернуться в Англию за провизией — другого выхода не было. Они договорились, что, если колонистам придется уйти в глубь материка, они оставят знак, указывающий, куда именно они ушли. Кроме того, если причиной этому станет нападение врагов, они должны были вырезать в каком‑нибудь заметном месте крест. Проблема заключалась в том, что, когда Уайт вернулся в Англию, он обнаружил, что его страна воюет с Испанией, и он не мог вернуться в Роанок целых три года.
Я попытался представить себя на их месте — заброшенных, на чужой земле, в окружении ненавидящих соседей, с подходящими к концу запасами еды. Глава колонии отправляется домой, чтобы пополнить припасы, и пропадает почти на целый период между Олимпийскими играми.
— А потом, когда он вернулся?
— Никого не было. Все исчезли. Ни единой живой души, никаких признаков трупов. Все имущество осталось на месте. Креста тоже нигде не нашли, однако на воротах частокола было вырезано слово «Кроатан».
— Ладно, — сказал я. — Звучит довольно жутко. И что же там случилось?
Он пожал плечами.
— Об этом толком никто не знает. Уайт хотел выяснить, что произошло с людьми, которых он там оставил, но капитана и команду корабля это интересовало куда меньше, и он вынужден был вернуться в Европу. Он пытался снарядить туда еще одну экспедицию в конце тысяча пятисот девяностых годов, но к тому времени Рэли и его спонсоры утратили к этому предприятию интерес. С тех пор это пробовали проделать многие, начиная с некоего Джона Смита, который побывал в поселении Джеймстаун двадцать лет спустя.
— И?..
— Смит поговорил с местными индейцами, и у него возникло несколько мыслей, которые обсуждаются до сих пор. Оказывается, слово «Кроатан» относится не только к племени, но и к довольно обширной и не слишком четко очерченной территории. Так что надпись могла означать место, куда все ушли, — как и было оговорено с Уайтом. С другой стороны, можно было предположить, что сами кроатаны сменили гнев на
