заодно таскал подарки из машин у обочины. Сверху груда бутылок и разного хлама, а под ними — полный воз краденых рождественских подарков.
Кильвинский завел машину, и неспешное патрулирование возобновилось.
После кофе и пончика, будто домашним теплом растопивших ощущение чужеродности, не покидавшее его в большом городе, Гус почувствовал себя гораздо непринужденнее. Я слишком провинциален, подумал он, хоть и вырос в Азусе да и в Лос-Анджелес наведывался часто.
Кильвинский ехал медленно, предоставляя Гусу возможность читать на витринах аптек и магазинов надписи, рекламирующие заколки для волос, кремы для кожи, средство от облысения, рафинированное растительное масло, ваксу и помаду для волос. Кильвинский указал пальцем на гигантскую неряшливую надпись, предупреждавшую известкой на длинном заборе: «Бэбова трясина», а на окне бильярдной Гус разглядел выписанные каким-то профессионалом буквы:
«Бильярдная зала». Тут-то Кильвинский и притормозил, сказав Гусу, что хочет ему что-то показать.
Несмотря на обеденное время, бильярдная вовсе не была пуста, как предполагал Гус. Она буквально кишела людьми. Среди них было и несколько женщин, все негритянки, за исключением двух из той тройки, что склонилась над столом у входа в маленькую комнату в глубине. Гус заметил, как одна женщина из этой компании, с огненно-рыжей копной волос и уже не молодая, при их появлении юркнула в заднюю дверь. Игроки не обратили на них никакого внимания и продолжали партию в «девятку».
— Видать, там, сзади, играют в кости, — сказал Кильвинский Гусу. Тот жадно разглядывал помещение: не помнивший чистки пол, шесть потертых бильярдных столов, человек двадцать мужчин, подпирающих стены — кто стоя, кто сидя, — присматривающий за ревущим проигрывателем и жующий сигару коротышка в синей шелковой майке, спертый запах пота и пива, отпускаемого без лицензии, сигаретный дым — и пробивающийся сквозь все эти препятствия вкусный дух от жареного мяса. По нему, этому духу, Гус понял: чем бы еще ни занимались в задней комнате, там кто-то колдует над печкой, и это, как ни крути, со всем другим вязалось плохо. Каждой из женской тройки перевалило уже за пятый десяток, всех их легко было принять за пьянчужек.
Негритянка была стройнее других и, похоже, почище, хотя и об нее нетрудно вымазаться, решил Гус.
— Скандальный салон да бильярдная в этой части города — последние остановки для белой проститутки, — произнес Кильвинский, проследив за взглядом Гуса. — Я привез тебя сюда, чтобы ты увидел вот это, — и он указал на вывеску высоко на стене, прямо над дверью, ведущей в заднюю комнату. Она гласила: «Выпивка и наркотики запрещены».
Снова выбравшись наружу, Гус испытал облегчение и глубоко вдохнул свежего воздуха. Кильвинский продолжал патрулирование. Его напарник уже начинал узнавать голоса операторов из диспетчерской, в особенности один на частоте тринадцать — глубокий и юный, время от времени шептавший в микрофон «привет» или отвечавший застенчиво «вас поняла» неслышимым полицейским… Для Гуса оказалось сюрпризом, что связь по радио была двусторонней, а не трех-, ну что ж, жалеть, однако, не о чем, и без подключенных к общему эфиру полицейских в дежурных машинах разобрать что-либо в беспорядочном потоке женских голосов было тяжело.
— Дождусь темноты и покажу тебе Западную авеню, — сказал Кильвинский, и пусть до темноты еще было далеко, Гус явственно ощутил освежающую прохладу приближающегося вечера.
— А чем она знаменита?
— Шлюхами. Конечно, в этой части города шлюхи разгуливают повсюду, но Западная авеню — это сердце городской проституции. Ступить негде, так там их много.
— А мы их арестовываем?
— Мы — нет. За что нам их арестовывать? За то, что гуляют по улице?
Или только за то, что они шлюхи? В этом нет состава преступления. Их арестами занимаются ребята из полиции нравов, да и то лишь когда удается накрыть их прямо в любовном гнездышке или когда переодетый агент получает недвусмысленное предложение от какой-нибудь красотки.
— Интересно, каким должен быть сотрудник полиции нравов? — задумчиво произнес Гус.
— Может, когда-нибудь тебе и представится возможность это выяснить, — сказал Кильвинский. — Ты невысок ростом, к тому же… ну, в общем, смышленее рядового лба в синем мундире. Думаю, из тебя бы вышел неплохой тайный агент. И внешне тебя не примешь за полицейского.
Гус представил себя переодетым шпиком, расхаживающим здесь, вот по этим самым улицам, да еще, возможно, в одиночку, без напарника. Хорошо, что для подобных заданий набирают только добровольцев, подумал он, проследив взглядом за семенившим на зеленый свет через Вернон-авеню каким-то очень уж смуглым гомосексуалистом.
— Надеюсь, что «маскарадные законы» устоят, — сказал Кильвинский.
— А что это такое?
— Постановление городского муниципалитета насчет мужчин, переодетых женщинами, и наоборот. Не разрешает этим фруктам наряжаться в бабское тряпье и болтаться по улицам, доставляя полиции массу хлопот. Только у меня предчувствие, что скоро выйдет иной закон. Адрес лучше записать.
— Какой адрес?
— Мы только что приняли вызов.
— Разве? И где это находится? — спросил Гус, делая громче звук и хватаясь за карандаш.
— Три-А-Девяносто девять, просим повторить, — сказал Кильвинский.
— Три-А-Девяносто девять, Три-А-Девяносто девять, подозреваемый в подделке денег, южный Бродвей, сорок один тридцать два, ищите в том районе, код два.
— Три-А-Девяносто девять, вас понял, — отозвался Гус, в нетерпении потирая о бедра ладони и удивляясь тому, что Кильвинский ничуть не прибавляет газу. В конце концов, ведь было же сказано: код два!
От цели они находились всего в трех кварталах, но, когда подъехали, перед магазином уже стояла машина. Пока Кильвинский припарковывался рядом с ней, из магазина вышел Леони и приблизился к ним.
— Подозревается баба-алкоголичка, — сказал Леони, склонившись к окну с Гусовой стороны. — Один тип предложил ей десятку, если она пустит в ход чек на сто тридцать целковых. Вероятно, фальшивка, но на глаз не отличить — работал специалист по чекам, большой художник. Стерва говорит, что мужик уже в летах, в красной рубашке, среднего роста. Только что с ним познакомилась в какой-то пивнушке.
— Негр? — спросил Кильвинский.
— Кто ж еще!
— Мы тут немного поездим, осмотримся, — сказал Кильвинский.
Он покружил по кварталу, внимательно вглядываясь в людей и машины. Гус ума не мог приложить, кого они должны тут отыскать, тем более что на этом пятачке им не попалось и десятка мужчин «среднего роста», к тому же никто из них не носил красной рубахи. Однако, начав описывать новый круг, Кильвинский вдруг резко свернул к стоянке перед аптекой и помчался через аллею наперерез бредущему к тротуару человеку, потом ударил по тормозам и был на ногах, прежде чем Гус уверился в том, что машина остановилась.
— Минутку, — обратился Кильвинский к продолжавшему идти мужчине. — Сбавьте обороты. Так-то лучше.
Человек обернулся и насмешливо поглядел на полицейских. На нем была коричневая рубашка в клетку и фетровая шляпа с короткими полями и засаленным желтым плюмажем. Это был никакой не мужчина в летах и никак не среднего роста, ему, подумал Гус, едва перевалило за тридцать, вдобавок он высок и в теле.
— Чего надо? — спросил человек, и Гус только теперь увидел тянувшийся по всей щеке глубокий шрам.
— Будьте добры, ваши документы, — сказал Кильвинский.
— Чего ради?
— Через минуту я вам объясню, но сначала предъявите ваши документы.
Небольшое происшествие.
