— Опять это такси! Это оно, оно!
— Он ждал, когда начнется дождь, — говорит Мики.
— Оставайтесь здесь, — приказывает Воорт Присту, но в этом нет необходимости, потому что он не из тех, кто стремится навстречу опасности.
Прист дико озирается.
Воорт и Мики бросаются к двери.
Как там говорится? «Когда мир рухнет, то это будет не взрыв, а плач»? Когда наступит финал, он кончится еле слышным тончайшим вздохом. Последним медленным вздохом. Облачко пара, исчезающее в воздухе.
Когда детективы подбегают к лужайке перед фасадом, Салливан держит водителя на земле лицом вниз. Льет как из ведра. Воорт с трудом различает предметы на расстоянии пятнадцати шагов. От грома закладывает уши, вместо такси желтое пятно с открытой дверцей, которое зажато между патрульной машиной и «каприсом». Над лежащей на земле фигурой склонились еще двое полицейских — крепко держат таксиста, пока их начальник не защелкнет наручники.
Сосредоточившись на водителе-индусе, Воорт замечает рядом с ним на лужайке бумажный пакет, которого здесь раньше не было. Ясно, там что-то есть, и Воорт думает: «Что же в этом пакете?»
Салливан переворачивает водителя, и Воорт понимает, что это не Уэнделл — еще не видя лица, а потом различает испуганные глаза, смуглую кожу, мокрую от дождя бороду и длинные волнистые волосы: тюрбан сбит набок.
— Это не он.
— Что? — произносит Салливан, а водитель говорит:
— Отпустите, мистеры. Он велел передать пакет.
— Кто? — спрашивает Салливан, словно они не знают.
— Еврей.
— Где ты его видел?
— На Ривердейл-авеню. Я ехал по шоссе семь-одиннадцать, — лепечет человек, трясясь от страха и глядя на вооруженных полицейских, которые кажутся почти такими же перепуганными, как и он.
— Уберите оружие, — велит Воорт.
В нем рождается, растет некое осознание.
Водитель дрожит, ливень прижимает его шелковую рубашку к телу, бьет по листве деревьев, а земля, кажется, отражает его гул.
— Еврей сказал, что здесь проходят учения, и просил доставить еду точно в двадцать три сорок. Сказал, что даст большие чаевые — двадцать долларов.
— Еду? — переспрашивает Мики и смотрит на пакет так, словно только что его увидел.
Зрачки Салливана расширяются.
— Уходите! Все! Быстро!
Дело набирает обороты, полицейские отходят назад, а Воорт не двигается — просто не отрываясь смотрит на пакет и знает, что предупреждение Салливана напрасно, ведь Уэнделл знает — если полицейские здесь, то пакет не окажется внутри дома Приста.
Взявшись за пакет, Мики спрашивает:
— Если мы все на лужайке перед домом, то кто охраняет заднюю лужайку?
Кто-то кричит: «Туда!» — поскольку Салливан бросается на задний двор с криком: «Один из вас — в дом!»
Большая круговая оборона смята в минуту. Полицейские мчатся во все стороны. Мики бежит к неохраняемой дороге посмотреть, не едет ли кто. Зовет на помощь индус:
— Наручники давят, сэр!
А Воорт переворачивает пакет и вытряхивает содержимое, пытаясь прикинуть, что там. И конечно, оттуда выпадают сандвичи. Теплые сандвичи в целлофане, кока-кола, салфетки и еще что-то небольшое.
Что-то в пару дюймов длиной лежит на траве. Пластиковое, прямоугольное.
Еще одна пленка?
Но зачем посылать пленку, если только…
И Воорт видит наконец ответ, засовывая пленку в карман.
Позади дома Уэнделла тоже нет.
Мики на улице, Салливана нет, и полицейские исчезли.
Воорт наедине с водителем, который говорит:
— Наручники очень сильно давят, сэр. Очень-очень сильно.
Обычно признание — один из самых лучших моментов следствия. Все нити сводятся воедино. Непонятное час назад выстраивается в логические цепочки и становится таким ясным, что удивляешься, почему раньше этого не понимал.
«На каждой следующей пленке ты говорил все дольше, Уэнделл. И теперь ты хочешь, чтобы мы прослушали эту, не так ли? Потому что, слушая запись, мы потеряем последние минуты и ты успеешь закончишь свои дела».
Воорт бежит к Мики, который нервно скользит взглядом по улице, ожидая нападения с любой стороны. К Воорту вдруг приходит понимание, что совершенно бесполезно пытаться остановить то, что должно произойти.
— Ключи, — задыхаясь, произносит Воорт. — Ключи от машины.
— Ты уезжаешь?
— Он не появится.
— Ты в своем уме?
— Он и не шел сюда! — перекрикивает ливень Воорт.
— О чем это ты? Таксист говорил с ним. Он уже в чертовом доме. Воорт хватает напарника за грудки, Мики говорит «ладно-ладно» и отдает ключи.
Воорт бежит к «капрису», но тот заклинен между такси и патрульной машиной. Вся эта проклятая улица заставлена автомобилями, которые стоят бампер в бампер, потому что их водители сговорились — нью-йоркская повадка — сторониться удобных стоянок. Недостаточно и места, чтобы развить скорость, отодвинуть такси или патрульную машину с пути.
В рации на поясе Воорта раздается пронзительный крик Салливана:
— Задние двери заперты!
— Остаешься здесь и проверяешь все, — говорит Мики сзади. — Ты слышал, что сказал Салливан. Даже Прист знает, что Уэнделл идет.
В такси нет ключа зажигания. Ключа от патрульной машины, разумеется, тоже нет, и Воорту приходится возвращаться к водителю такси, приходится успокаивать промокшего перепуганного человека, говоря, что в конце концов кто-нибудь снимет наручники, и поэтому водитель позволяет Воорту ощупать его карманы в поисках ключей.
— Неужели в кармане их нет? Они, должно быть, упали в траву, когда тот мужчина сбил меня с ног.
Полицейский по рации сообщает:
— Я с Пристом. С ним все в порядке.
Воорт становится на колени на лужайке.
Ползая в грязи, он в ярости пытается найти ключ и объясняет Мики:
— Уэнделл тихий. Посвятил жизнь детям, и ученики любили его. Он вроде героя Джимми Стюарта из фильма «Жизнь чудесна».
— Не делай этого, Везунчик.
— Уэнделл боготворит героев. Хочет идти напрямик, — говорит Воорт, шаря в траве. — Биографии на полках — он все еще их читает. Полицейский Серпико пошел в «Нью-Йорк таймс» и заставил учредить комиссию из больших шишек…
Водитель понимает не ситуацию, а то, что время не ждет, и тоже пристально разглядывает
