разрыва между Грецией и Болгарией, по Св. Горе стали бродить шайки разбойников, что отчасти подтвердилось тем, что к нам привезли старца-монаха с простреленной рукой6, с другой — недобрые вести, доставленные оттуда изгнанным игуменом, архимандритом Иеронимом, замедлили мое туда путешествие. Андреевцы ставили мне совершенно неприемлемые условия: чтобы я явился к ним один, без чиновников и без солдат, чтобы изгнанный ими настоятель отнюдь со мною не показывался, да и в монастыре в то время в сущности не было никакой власти: архимандрит Давид являлся лишь покорным исполнителем приказаний руководителей смуты: предавал анафеме наш Синод, патриарха и «имеборцев», и только... Лишь за несколько дней до окончания дела, когда стало ясно, что бунтарям приходит конец, С.В. Троицкому, по моему поручению, удалось провести там беседу и тем дать возможность более благоразумным и искренним отделиться от массы братства, терроризованной и нафанатизированной последователями Булатовича.
В скиту меня встретили с подобающею честию. Я говорил о минувшем искушении и предостерегал иноков на будущее время. И здесь просили некоторые совершить над ними таинство исповеди и разрешить от греха противления Церкви. Пред отъездом я посетил несчастного игумена Арсения. Пытался говорить с ним, но не заметил признаков, чтобы он ясно сознавал окружающее или узнал меня. «Имеславцы» хотели нести его на руках чрез всю гору — до Пантелеимоновской пристани, но консул, на основании заключения врача, запретил такую процессию: он мог умереть в пути. Я также советовал оставить его в скиту, а братиям напомнил притчу о милосердом самарянине. По последним известиям со Св. Горы, несчастный Арсений умер, не придя в сознание, и погребен как отлученный от Церкви еретик... Какой грозный урок всем противникам Церкви, дерзающим оскорблять ее непослушанием, поставляющим себя выше тех, кто Богом поставлен пасти Церковь Божию...
Много лет я знал этого неуравновешенного в духовном отношении человека. Можно было верить его искренности, но нельзя было мириться с его самоуверенностью, доходившею до фанатизма.7
Из Андреевского скита я направился в Ильинский, куда давно стремился, чтобы отдохнуть душой в тишине этой мирной обители, но пришлось тут провести лишь три часа: показался на море наш «Донец», и мы спустились в Пантократор, где, поклонившись святыням, простились со Св. Горой и на лодке пошли навстречу «Донцу». Солнце уже скрылось за хребтом Св. горы, когда мы поднялись на палубу своего «Донца».
Мечта посетить все обители Св. Горы не сбылась. Отчасти нездоровье, отчасти же голос совести, требовавший прежде всего исполнения долга, умиротворения обителей русских, — а в этом встречались непреодолимые препятствия, — все это не давало свободы для исполнения моей мечты. Впрочем, кроме двух скитов Пантелеимонова монастыря, о чем упоминал уже выше, (Старый Руссик и Фиваиду), мне Бог привел побывать в семи греческих и одном болгарском. Два из них — Ксеноф и Дохиар — расположены близ нашего Пантелеимонова, на том же берегу залива. Общее впечатление от греческих монастырей везде одно и то же; разница в большей или меньшей степени убранства храмов. То же заунывное пение, в котором один выговаривает слова, а другие только тянут ноту; та же встреча, угощение и пр. В Ксенофе я стоял литургию в день Всех святых; меня, как старейшего в храме по сану, попросили вместо игумена прочитать «Верую» и «Отче наш», конечно по-славянски, а пред чтением из Апостола диакон прочитал мне на греческом языке приветственную речь.
Из церкви, по обычаю, водили меня на свой архондарик, угощали и пр. Много святынь, св. мощей и икон имеется в сих обителях, о чем каждый может прочитать в путеводителях и что подробно описано уже в записках других путешественников. Я скажу только о том, что остановило мое внимание.
Болгарский монастырь Зограф расположен в горах необычайно живописно. Дорога, часа два пути от арсаны (пристани), идет ущельем, по течению горного потока. Со всех сторон — лес; высоко поднимаются монастырские стены. Собор во имя св. великомученика Георгия очень благолепный. Три чудотворных иконы великомученика, который почитается покровителем обители. Игумен был очень рад встретить русского архиерея и старался угостить чем мог. Мы все снялись на фотографии с игуменом и братией. В то время в монастыре находилась полурота солдат-болгар во главе с офицером, питомцем петербургской духовной академии. Солдаты выстроились пред нами в две шеренги и приветствовали нас громким «ура». Увы! Только что они проводили нас, как явился греческий капитан со своими вооруженными солдатами и потребовал, чтобы болгары сдались... Чрез день мы узнали, что болгары сдались и мимо нас их, как пленных, провезли на остров Кипр... Тяжелое впечатление произвело на нас это торжество греков над бывшими союзниками, которые, конечно, не могли сопротивляться...
В Карейском соборе особенное внимание обратили на себя остатки неподражаемой иконописи византийского Рафаэля-Панселина. Зато самый собор поражает запущенностью...
На пути к Иверу, не доходя до монастыря версты три, у самой дороги поставлен каменный крест и устроено что-то наподобие цистерны. Рассказывают, что лет десять назад тут совершилось чудо: проходил из Ивера мальчик-болгарин. Просил он у ворот монастырских кусочек хлеба, но портарь ему отказал. Голодный мальчик пошел по пути к Карее, обливаясь слезами. На том месте, где теперь крест, его встречает Женщина и спрашивает, о чем он плачет? Тот поведал ей свое горе. И вот. Она подает ему золотую монету и говорит: «возвратись в монастырь и купи там себе хлеба». Мальчик вернулся и стал просить того же портаря продать ему хлеба, подавая ему монету. Портарь был удивлен: откуда мальчик мог вдруг получить такую монету? А монета и по виду была необычная, старинная. Взяв монету, он понес ее игумену. Тот признал в ней одну из тех, которые привешены к иконе Богоматери...
Как известно, на Афоне не имеют права пребывать женщины. Мальчик, вероятно, по простоте своей не знал этого. Он рассказал то, что с ним случилось. Но иноки задумались... Осмотрели икону и действительно: там не оказалось одной монеты. Но монеты так прикреплены, что украсть их нельзя. Да и ребенок не давал повода думать, будто он лжет. Пришлось признать, что Сама Матерь Божия утешила бедного мальчика, в то же время вразумив иноков, которые отнеслись к нему вначале так холодно. Мальчика накормили и отправили, куда ему было нужно. А на указанном им месте поставили крест, дабы проходящие могли призвать на сем месте молитвенно имя преблагословенной Заступницы и сирых Питательницы — Матери Божией.
Сердце влекло и в лавру преподобного Афанасия, и в Ватопед, и в Хилендарь; хотелось бы постранствовать в качестве простого паломника, поближе познакомиться с жизнию тех, кто все покинул, все забыл ради спасения своей души, но Бог не привел: и крайнее утомление от духовного напряжения в продолжение пяти недель, и слухи о бродягах, и неудобство задерживать спутников, да и непривычная жара здешнего лета — все это побуждало меня ускорить отъезд.
10-го июля мы прибыли в Буюкдере, где принял нас г. посол очень внимательно и благодарил за понесенные труды. Я в свою очередь сказал, что если бы не его мудрое отношение к делу и доброе содействие в сношениях с Петербургом, то дело потерпело бы полное крушение, и Афон, русский Афон, остался бы в руках еретиков, коих не замедлили бы выгнать греки. 11-го утром я посетил Вселенского Патриарха. Он был ко мне внимателен так же, как и прежде, подробно расспрашивал о деле и сказал: «Пришлите мне списки удаленных с Афона лиц, принявших пострижение на Афоне, и я наложу на них аргос». Я сказал, что имеется два списка: один наиболее виновных главарей — вождей смуты, другой — менее виновных, слепо повиновавшихся сим вождям и обманутых последними. Первые заслуживают более строгого наказания, а вторые заслуживают некоторого снисхождения. В тот же день я послал эти списки при письме на имя его святейшества...
В тот же день, 11-го июля, мы покинули Царьград, а 13-го вышли на родной берег в Одессе.
На протяжении многих веков русские афониты, находясь в постоянном духовном общении с родною Русью, в то же время были совершенно независимы от Русской церкви в церковно-административном отношении. Подчиненные канонически и иерархически, по месту своего пребывания, киноту Св. Горы и чрез него Вселенскому Патриарху, они и в отношении чистоты учения веры были подведомы той же церковной власти. Так оно и должно быть по канонам церковным. К сожалению, разность языка и национальности именно в этом отношении ставили их почти вне надзора греческой церковной власти. Прибавьте к этому еще и то, что на Афоне много веков не было своего епископа, а патриарх поставлен слишком высоко и далеко, да притом ограничен в своих правах какою-то конституцией, не допускающей его непосредственно
