творчеством Артюра:
'Через несколько недель после его кончины я с дрожью изумления и восторга впервые прочла 'Озарения'.
Далее началось 'мифотворчество'. Надо отдать должное Изабель за последовательность: семья, породившая Мессию, должна была также обладать святостью, и Изабель без тени сомнения заявила о себе — 'я святая'. Житие брата она дополнила своим собственным:
'Ни один человек в мире не совершил столько усилий, сколько мы, никто не обладал нашим упорством и нашим мужеством. Физические лишения, которые мы оба претерпели, были неслыханными, намного превосходящими обычные человеческие возможности. Ни одному из смертных не дано было столь доблестно переносить нравственные потрясения, сопровождавшие нас всю жизнь. Мы всегда трудились без отдыха, без устали, не позволяя себе ни малейшего развлечения, ни секундной паузы. Нам были неведомы те наслаждения, которым предаются прочие молодые люди. Никто не вел столь сурового существования. Кармелиты и трапписты имели больше развлечений, чем мы. И мы сделали нашу жизнь такой не из дикости или скупости. Ибо мы были поглощены видением святой и благородной цели — и все наши усилия были направлены на ее достижение. Мы были добры, великодушны, милосердны. Мы не могли видеть нищих и несчастных, чтобы не проникнуться жалостью и не помочь им по мере наших сил. Мы были безупречно честны. Пусть бросит в нас камень тот, кому мы по доброй воле причинили зло. Мы верили в добродетель других людей, ибо наша добродетель была непоколебимой, и мы представить себе не могли, что те, кто должны были бы помогать нам, поддерживать нас и любить, могут нам солгать, предать нас и сломить. Ложь внушала нам омерзение, и мы любили ближних наших, как самих себя. О, как мы были наивны для этого века… Но ни слова больше. Мы не проявим слабость! Все, во что мы верили и все, что мы делали, было хорошо. И если бы нам пришлось начать жизнь снова, мы действовали бы так же'.
Сестра Витали также была причислена к лику святых, поскольку она 'по собственной воле согласилась умереть от той же болезни, которая позднее унесла Артюра'. Несколько труднее было доказать святость 'бессердечной' матери, но и с этой задачей Изабель Рембо успешно справилась — мать скрывала свои безупречные нравственные качества под маской нарочитой суровости:
'Вместе с культом земли она унаследовала от предков верность традициям. Худая и сухопарая, с презрительным выражением лица и аристократическими манерами, она подавала детям своим пример строгого благочестия. Поскольку забота о их воспитании целиком легла на ее плечи, она сочла нужным укрыться за броней жесткой сдержанности. На самом деле это была страстно любящая мать, которая жила только для своих детей. Вспышки ее тиранического гнева всегда завершались прощением — она много раз доказывала это по отношению к своему сыну Артюру. Принадлежа к подлинной северной расе, она слишком часто напускала на себя вид ледяной суровости, боясь обнаружить свою чрезмерную чувствительность'.
Лишь 'изменнику-отцу' не нашлось места в 'святом семействе', ибо он пренебрег своим долгом — позорно дезертировал, упустив возможность стать вторым Иосифом.
Легенда о Рембо укрепилась благодаря появлению 'адептов' — тех, кто в нее искренне уверовал. Большую роль здесь сыграл бывший друг: 'С 1883 года Верлен примирился с воспоминанием о шантажисте, которого избегал несколько лет тому назад'. Для старого Верлена Рембо превратился в самое светлое воспоминание, а сожаления о навсегда ушедшем прошлом получили дополнительный импульс из-за его ранней смерти. Именно 'бедный Лелиан' подготовил первые публикации: внезапное появление стихов и прозы Рембо произвело колоссальное впечатление на литературный мир (с творчеством Верлена в Париже были хороши знакомы) — к этому добавилась аура Востока и 'загадочной' судьбы.
Среди страстных поклонников творчества Рембо в первую очередь следует назвать Поля Клоделя, который пережил сильнейший духовный кризис, обратившись в католичество:
'Знакомство с 'Озарениями', а затем, спустя несколько месяцев, с 'Сезоном в аду' стало для меня событием капитальной важности. Эти книги впервые пробили брешь в моей материалистической каторге и дали мне живое и почти физическое представление о сверхъестественном'.
Именно Клодель возвел Рембо в ранг Мессии, соединившись тем самым с семейством 'святого Артюра'. И он же создал поэтическую трактовку легенды о Верлене, которого Рембо тщетно пытался возвысить до ранга 'Сына Солнца'. Поэма Клоделя настолько показательна в этом отношении, что ее первую часть (с характерным подзаголовком 'Слабый Верлен') следует привести полностью:
