Проверили. Справку у старосты нашли, комендант Красных Струг выдал. Доверил ему, святоше, забирать все у населения для фашистов, садить в каталажку подозрительных.
— Почему, говоришь, он святоша?
— Фамилии не сказал и все назывался рабом божьим.
— Ну, а дальше что?
— Проверили весь дом. В подвале и в кладовых, почитай, сотню мешков с зерном и мукой нашли, а сапог, валенок и полушубков — не сосчитать.
— Куда их девали?
— Раздали в деревне. Население сначала боялось брать. Потом взяли.
— Чего им бояться, свое брали.
— То-то и оно. Говорят, вот возьмешь, а немец приедет, отберет обратно, да и постреляет за это. Иванов их успокоил. Берите, говорит, это все ваше. А немец приедет — скажите, что староста, мол, к партизанам сбежал и все увез с собой. Так и договорились.
Данильчук помолчал немного, затем вытащил из-за пазухи большой лист бумаги с надорванными краями и подал Ефимову.
Григорий Иванович посмотрел лист и подал мне.
Я начал читать вслух:
— «Именем фюрера возлагаю на местные гражданские власти ответственность за порядок и организованность во вверенных им населенных пунктах и прилегающей к ним местности. Для решительной борьбы с лесными бандами и партизанами, а также подозрительными лицами приказываю:
1. В целях усиления борьбы с партизанскими отрядами вменить в обязанность волостным старшинам и сельским старостам при появлении неизвестных лиц или групп немедля с нарочным сообщать в комендатуру. При возможности задерживать и доставлять их ко мне.
2. Предупредить население, что за предоставление ночлега, продуктов партизанам или оказание другого содействия и поддержки виновные будут расстреливаться, а их дома и постройки сжигаться.
3. В суточный срок представить мне списки всех сочувствующих коммунистам, партизанам, их родственников и вести строгое наблюдение за этими лицами».
Приказ был свежим: подписан комендантом двадцатого августа.
Ефимов задумался. Его лицо как будто ничего не выражало, только около виска усиленно задергались вены. Потом он подозвал Иванова.
— Приказ этого коменданта висел в деревне?
— Нет. Староста его раза четыре вывешивал, а он исчезал.
Ефимов снова задумался.
— Лошадей где достали?
— Жители Ново-Николаевки помогли достать. Они их еще в конце августа у немцев угнали и прятали в лесу.
— Добро.
Разведчики принесли и печальное известие.
Все ближайшие переправы через Шелонь оказались взорванными или сожженными. Фашисты заминировали броды через реку, заняли все деревни, усиленно контролировали дороги.
Любой ценой бригада должна была переправиться на северный берег реки, где находились леса и где существовали условия для базирования и получения боеприпасов с Большой земли.
Разведчики вновь отправились в путь.
На окраине деревни Заполья партизаны Механошин и Данильчук зашли в баню. Она оказалась теплой: видимо, накануне кто-то ее топил. Разогрелись, и усталость взяла свое. Они уснули. Проснулись на рассвете.
Утром на тропинке показалась женщина с ведрами. Она шла к реке. В прибрежных кустах перед ней выросли два партизана. От неожиданности женщина уронила ведра, и они покатились по тропинке.
— Не бойтесь, — начал Данильчук.
— А вы не пугайте.
— Мы и не думали пугать. Скажите, немцы в деревне есть?
— Есть.
— Много?
— Не считала, но два взвода немцев и десяток полицейских, если не больше, наберется. Было больше да в Паревичах партизаны побили.
— Смотрите, вы даже военные термины знаете.
— Конечно, раз мой муж командир Красной Армии.
— Где он?
— Такой же вопрос задают, наверное, и вашим женам или невестам, когда у них хотят узнать, где вы и что делаете.
— Мы, как видите, воюем.
— Мой муж тоже воюет.
Женщина рассказала, какие дома в деревне занимают гитлеровцы, где у них посты. На вопрос, есть ли у них пулеметы, ответила:
— Об этом расскажет Виктор.
— Кто такой Виктор?
— Двоюродной брат мужа. Он в полиции служит.
Партизаны удивленно посмотрели на женщину.
— Не удивляйтесь. Он пошел туда, чтоб в Германию не угнали. Ушли бы к партизанам раньше, искали их. Где-то в Мосихе две недели блуждали по лесу и не нашли.
— Он может нас выдать.
— Не беспокойтесь. У него невесту хотят угнать в Германию. Так что к вам придет с ней, да они все с вами уйдут, два десятка, поди, наберется.
Женщина вернулась часа через полтора, принесла партизанам по паре белья, горячей вареной картошки, огурцов, хлеба. Вслед за ней появился двоюродный брат ее мужа — Виктор Гаврилов.
Это был парень лет девятнадцати, крепкий, с живыми глазами. Он сразу же завел разговор о переходе к партизанам.
— В полиции мы решили служить для того, чтобы не ехать в Германию и чтобы в наши деревни немцы не присылали негодяев со стороны. Службу несли для проформы, а где можно пакостили оккупантам, позапаслись оружием.
— И много таких полицейских? — поинтересовался Данильчук.
— Двенадцать парней.
— Что ж, пусть собираются.
— Повременить немного надо.
— Почему?
— Насолить немцам хочется, вы помогите нам.
— Что вы хотите сделать? Перестрелять? Их больше сотни, а вас двенадцать человек. Как видишь, силы неравные.
— Взорвем их. У них есть взрывчатка, но как ей пользоваться — не знаем.
— Тогда это дело другое. Сейчас научим.
Данильчук и Механошин рассказали, как использовать тол, куда поставить взрыватели. Решили заложить весь тол под здание школы. Его оказалось два ящика.
Днем полицейские подвозили дрова и воду на кухню к школе. Они уже увезли из пожарного сарая тол, а в молочном бидоне — бензин.
С наступлением темноты полицейские, как обычно, начали патрулировать по деревне.
Но чаще всего они прогуливались около школы, где размещались гитлеровские офицеры и солдаты. Незаметно подтащили тол к простенкам школы, установили взрыватель и протянули под досками за сарай прочный шпагат.
В полночь подпоили самогоном немецких часовых и вынесли из школы три ручных пулемета и
