Выделялся в этом отношении мастер опытного цеха Пуденко. Поседевший, морщинистый, много повидавший Иван Васильевич любил соленую шутку и часто как ни в чем не бывало рассказывал Михаилу Ильичу грубоватые украинские анекдоты (в основном про Грицько и Параську) и сам же первым заливисто хохотал над ними. Он же был и заядлым «козлом», пытался даже и Михаила Ильича приобщить, к этой «умственной» игре.
Иван Васильевич видел, как Михаил Ильич, с трудом поднявшись с кресла и окинув страдальческим взглядом компанию «козлов», тихо пошел в свою комнату.
- А главному что-то нехорошо, - беспокойно сказал он. - И вид у него сегодня какой-то…
- Какой тут может быть вид, - перебил его один из партнеров. - Доктор вчера говорил - неделю не протянет. Давай лучше «рыбу» выкладывай.
Костяшки застучали снова.
- Беспокойно мне что-то, братцы, - снова заговорил Иван Васильевич. - Человек-то уж больно хороший. Пойду гляну, что с ним.
- Не суйся, куда не следует. На это доктора есть. А наше дело телячье. Ты чего двойку ставишь? Козлом хочешь остаться?
- Человек-то уж больно хороший… душевный. Пойду гляну.
Иван Васильевич решительно поднялся и торопливо зашагал, почти побежал к двери. У комнаты Кошкина он остановился, постучал. Ответа не было. Иван Васильевич открыл дверь, вошел. Михаил Ильич лежал на своей койке у открытого окна. Лицо спокойно, глаза закрыты, руки сложены на груди. Ветерок шевелил оконную занавеску, на стекле бился и жужжал одинокий шмель.
…До начала войны оставалось восемь месяцев и двадцать шесть дней.
Вместо эпилога
В одну из темных ночей октября 1941 года фашисты совершили массированный налет на Особый завод. Оборудование цехов было уже эвакуировано на Урал, бомбы падали на опустевшие заводские корпуса. Но вот на что обратили внимание очевидцы - несколько «юнкерсов», отделившись от основной группы, с остервенением бомбили… городской крематорий. Один за одним, с воем срываясь в пике, фашисты прицельно сыпали бомбы на ничем не примечательное здание, одиноко стоявшее в парке. Ошибка? Приняли крематорий за какой-то важный военный объект? А может быть, старательно выполняли какой-то особый приказ?
В эту недобрую осеннюю ночь прах Михаила Ильича Кошкина, покоившийся в одной из урн колумбария, был взрывами фашистских бомб развеян по ветру. Главный конструктор тридцатьчетверки - случайно или нет - разделил судьбу сотен и тысяч безвестных солдат, могилы которых не сохранились. И здесь ничего уже не изменить, это непоправимо. Говорят, что фашистские асы в эту ночь выполнили личный приказ Гитлера. А что тут удивительного? Люди, подобные этому выродку, способны мстить и мертвым.
В старинном уральском городе Особый завод разместился в цехах одного из местных предприятий. В труднейших условиях поздней осени сорок первого южане и уральцы совершили то, что не назовешь иначе как подвигом - всего за 55 дней наладили выпуск танков Т-34 на не приспособленном для этого заводе, ранее выпускавшем вагоны. В декабре 1941 года - в очень трудный период войны - на фронт был отправлен первый эшелон Т-34 уральского производства. В дальнейшем Уральский завод стал и оставался до конца войны основным предприятием, поставлявшим фронту знаменитые тридцатьчетверки.
Здесь впервые, в суровых условиях военного времени, было организовано массово-поточное производство танков. Танки на потоке! Из всех цехов завода необходимые узлы и детали стекались подобно ручейкам в длинный сборочный корпус. Сюда же доставлялись и устанавливались краном в линию один за другим броневые корпуса. На последнем из них парторг сборочного цеха Захарченко водружал красный флаг. К концу смены танк под красным флагом выходил - просто не мог не выйти - из цеха, мощно рокоча двигателями и лязгая новыми сверкающими гусеницами.
Сюда, на завод, со всех концов огромного фронта приезжали танкисты для получения новых машин. По заведенному порядку, каждый экипаж, когда приходил черед, шел в сборочный цех и участвовал в сборке предназначенного ему танка. Танкисты, двигаясь вдоль конвейера, видели, как броневая коробка постепенно наполняется агрегатами и узлами, как устанавливается двигатель и монтируется вооружение. А выводил новый танк из сборочного цеха обычно уже его штатный механик-водитель. Потом на заводском полигоне танкисты проводили боевые стрельбы, участвовали в тактическом учении в составе взвода или роты. А затем, загрузив боекомплект и получив все необходимое - до топора и пилы, - шли на погрузку. И получалось, что завод отправлял на фронт не просто танки, а танковые взводы и роты.
Каждую ночь в кабинете директора завода к определенному часу собирались начальники цехов и руководители основных служб. Каждый раз в одно и то же время - минута в минуту - раздавался телефонный звонок. Звонили из Москвы. И один и тот же спокойный голос спрашивал, сколько танков отгружено за истекшие сутки. И за все годы войны не было случая, чтобы завод не додал фронту хотя бы одну машину. А всего за время войны только один этот завод выпустил около тридцати пяти тысяч Т- 34.
Говорят, что у машины, как и у человека, своя судьба и свой характер. Если так, то у нашей тридцатьчетверки счастливая судьба, а характер… Недаром полюбилась она фронтовикам - не только танкистам, но и пехотинцам, привыкшим всюду встречать ее на фронтовых дорогах. Было в ней многое сродни характеру русского солдата. По-русски простая, красивая, надежная, грозная для врага - и неприхотливая. Есть дорога - пройдет с ветерком по дороге. Нет - будет пробираться по бездорожью и в распутицу, и в осеннюю слякоть. Хорошо идти летом, но не остановит ее и зимняя стужа, и метель. Есть даже на ней теплое место, где можно погреться продрогшему солдату - сверху над трансмиссией, как на русской печке.
Мнение фронтовиков о Т-34 хорошо выразил Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев:
«Тридцатьчетверка прошла всю войну от начала до конца, и не было лучшей боевой машины ни в одной армии. Ни один танк не мог идти с ней в сравнение - ни американский, ни английский, ни немецкий… Как мы благодарны были за нее нашим уральским и сибирским рабочим, техникам, инженерам!»
Полюбилась она танкистам тем, что была верткой, маневренной, имела мощное вооружение, удачно «вписывалась» в местность, становясь неуязвимой для врага. А в критический момент из стальной «ласточки» можно было выжать и то, на что, казалось бы, и не была она способна. Словом, характер у тридцатьчетверки русский, советский. И прав был один из наших поэтов, назвав ее железной песней войны.
Ну а что свидетельствуют враги, встретившие тридцатьчетверку на поле боя? В одном из западногерманских военных журналов появилась любопытная статья под названием «Первые Т-34». Ее автор, бывший офицер гитлеровской горнострелковой дивизии некий Алекс Бюхнер, довольно ярко описывает встречу на поле боя с танками Т-34 в первые дни войны - 25 июня 1941 года.
«Новая атака! На этот раз на немецкие линии двигались танки, невиданные прежде. Те, что приближались, - мощные колоссы обтекаемой формы, с широкими гусеницами, с приплюснутыми башнями и длинными стволами.
Это были первые Т-34, которые потом прославились как советские стандартные танки второй мировой войны.
Кажется, ничто не может остановить эти движущиеся стальные крепости. Напрасно стреляют горные стрелки, огонь противотанковых пушек не причиняет машинам никакого вреда. С почерневшими лицами лежат расчеты позади своих 37-миллиметровых орудий. Задыхаясь от ярости, они видят, что их малокалиберные снаряды отскакивают от толстой брони. И все-таки пушки стреляли, пока сами не были раздавлены гусеницами.
«Танки справа!», «Танки слева!», «Противотанковые пушки вперед!» - слышны возгласы на передовых
