близнецы, когда один на земле, а второй – в море. Наступившее раздвоение сознания превратило бы человеческий разум в душевнобольную развалину. Разум фомора, конечно, покрепче будет, но и мы не чувствуем себя здоровыми, разорвав узы крови. На обретение независимости требуется много времени и сил – и далеко не у всех получается стать отдельной, самостоятельной личностью. Могла ли я обречь сестру на такое испытание? Вот и покинула море и Морка, хотя видит Лир, как мне хотелось остаться…
Выходит, Адайя все-таки выиграла. Да, она не получила моего мужчину, зато сделала так, чтобы я тоже его бросила. Теперь я понимаю, откуда в душе Морка столько тоски и разочарования…
Глупая я. Если мною так легко манипулировать, что же сделает со мной отец лжи? Впрочем, он УЖЕ сделал со мной что-то. Что-то гадкое. Превратил в куклу, плывущую вниз по реке навстречу бедам, которых кукла не заслужила. Так сказал провидец. Мне хочется узнать, что он еще скажет Мулиартех и Мореходу, о чем вообще разговаривают эти трое, избавившись от нас с Морком. Эх, надо было не соглашаться, когда бабка предложила нам «проветриться»…
* * *
- Зачем ты прогнала жениха и невесту? – удивляется Мореход. – Думаешь, им помешает знание о предстоящем?
- Жениха и невесту? – вскидывается Мулиартех. – Вот ее жених, перед тобой. А тот, кто ушел, ничей не жених. Он отказался от своей судьбы, когда сестра Ады выбрала его…
- …потому что это была не его судьба, - подытоживает Мореход. – Ты же знаешь, морской змей, какими сильными чувствами нужно связать всех, кто отправляется в мою стихию. Иначе их разбросает по разным углам вселенной. Каждый из них должен быть у другого в уме и в сердце, чтобы остаться рядом на просторах моря Ид…
- Тогда как мне удержать провидца?! – в отчаянии спрашивает Мулиартех. Однако. До чего откровенные создания – обсуждают меня так, словно я не сижу напротив с разинутым ртом. – Ада не смогла вызвать в нем любовь. Значит, едва он придет в твой мир, мы только его и видели?
- Это не ОН придет в МОЙ мир, а ВЫ придете в ЕГО. – Мореход смотрит на милую старушку через наполовину опустевший бокал. – Я же первым делом сообщил, откуда я сюда явился. Из его башки. Из его личного пространства в бесконечном море Ид. Туда-то вся ваша милая компания и отправится. В том уголке законы устанавливает провидец, хозяин дорогой. Если вы, фоморы, ему надоесть успели, - никакими формальностями мужика не удержите. Вот бы в реальном мире так, а? – и он едва заметно подмигивает мне. Я не могу удержаться от понимающей ухмылки.
Мулиартех вздыхает:
- Мужчины! Что с вами поделаешь… А заранее ты мне можешь сказать, мальчик: хочешь ты нам помочь или нет? Может, единственное, о чем ты мечтаешь – это избавиться от моих потомков, да и от меня, старой больной женщины?
- Бабушка Мулиартех! – торжественно произношу я. – Позвольте мне так вас называть, потому что вы мне уже как родная. И как бы вы меня ни раздражали, я действительно хочу помочь. Я часто сталкивался с ложью и знаю: это больно. Особенно в первый раз. Мне жаль простодушный фоморский народ, до которого наконец докатились волны цивилизации. На хрен такие волны, на хрен такой опыт, море должно быть чистым. Пусть я не в силах избавить вас от затонувших танкеров и подлодок, от химических выбросов и прочего говна, презентованного человечеством, но хотя бы от лжи я вас избавлю. Себя не пощажу. Клянусь.
- Хороший ты ребенок! – растроганно улыбается Мулиартех. – Надеюсь, ты не рассердишься, если я тебе скажу: тот, кто назвал нас родичами, действительно становится нашим родичем.
Опа! Что, я уже начинаю синеть?
Заметив мое замешательство, моя благоприобретенная бабуля начинает хохотать:
- Не пугайся, не пугайся! Хвост у тебя не отрастет, да и волосы шевелиться перестанут, когда успокоишься. Все, что ты приобрел – это любовь и покровительство моря. Вздумаешь стать моряком или ловцом жемчуга – обогатишься. Упадешь во время шторма за борт – не утонешь. Встретишь другого фэйри – хоть нашей расы, хоть любой другой – получишь должное уважение. Как почетный фомор.
- И за что счастье-то такое? – пожимаю плечами я. – Ничего не сделал, только речь произнес…
- Очень много сделал, - неожиданно встревает Мореход. – Героически решился впустить посторонних в собственное подсознание – раз…
- У нас на земле таких героев – пруд пруди, - ворчу я. – И впускают кого ни попадя, и еще приплачивают за то, чтоб пришелец в подсознании пошуровал. Психотерапия называется.
Мореход одновременно морщится и ухмыляется. Видать, человеческая наука психология не вызывает у него приязни.
- Сам решился в собственное Ид погрузиться – это два! – продолжает он. – Дайвинг не из легких. Там с тобой всякое приключиться может. Места дикие, неизведанные, сам понимаешь. Ну и демон ваш фоморский – та еще штучка.
- А что, отец лжи – фомор? – внезапно всплывает вопрос. Я не знаю, почему так подумал. Но, похоже, попал в точку. Мулиартех глядит на меня с опаской. Мореход – с интересом.
- Не человек – это точно, - кивает он. – А вот принадлежит он к фэйри или к другой какой расе – затрудняюсь сказать.
- Мутант! – усмехаюсь я. – Злющий вредоносный мутант. Я так понимаю, он существо несчастное и невезучее. Иначе зачем бедняге столько судеб калечить, чтобы одну- единственную судьбу исправить - свою?
- Цепная реакция, - отвечает Мореход. – Если б он с самого начала что-то В СЕБЕ изменил – все бы у него наладилось и без нагаси бина, или как их там. Но злые колдуны столько сил тратят, лишь бы ничего в себе не исправлять, лишь бы обтесать окружающую реальность под свое убожество, что только диву даешься. Кажется, чего уж легче: сделай усилие в правильном направлении и спи, отдыхай. Почивай на лаврах. Нет. Всю вселенную на уши поставят ради своего душевного недуга.
- А как насчет физических недугов? – осторожно интересуюсь я. Действительно, я не самое совершенно существо на земле. Наверняка мой мир не больно-то прекрасен. И в нем больных, изломанных мест навалом…
- Твоя слепота роли не играет! – машет рукой Мореход. – Пока ты все живое ослепить не задумал, чтоб они от тебя не отличались, - в демона не переродишься.
- Ну, а мы-то по твоей классификации кто? – Мулиартех, похоже, уязвлена словом «демон». Неудивительно. Морской народ не раз и не два получал это имечко из уст людей.
- Гости дорогие! – смеется Мореход. – Демон, как правильно сказано в каком-то человеческом справочнике, врывается в мир, причиняет миру боль и мгновенно уходит обратно. Демон рвет ткань реальности. Она потом срастается, но кое-как, рубцами и шрамами. А если кто в нее вписывается нормально, без мучительства, то становится богом. На моих островах полным-полно богов, рожденных хозяевами островов – людьми и не людьми. С некоторыми я дружу. С некоторыми – только раскланиваюсь. Главное, чтоб не уродовали остров, на котором живут.
- Люди могут рождать богов? – я недоуменно качаю головой.
- Еще как. У меня недавно на небе даже созвездие новое появилось, Мать Богов. Одна храбрая женщина собой пожертвовала, чтоб на ее острове жилось полегче. Ну, это уже совсем другая история* (Ага. Предыдущая. Все читали? – прим. авт.)…
Я сижу, погруженный в нерадостные мысли. Нерассказанная история о самопожертвовании безвестной особы совсем не греет душу. А что, если и мне придется вот так – фьють! – и вознестись, и занять место на небосклоне, и завершить все свои земные дела, чтоб кому-то в неизведанном внутреннем космосе житуху облегчить… Я ничего подобного для себя не планировал.
Мореход смотрит на меня выжидательно. Вроде как взвешивает: гожусь я в самоотверженные герои или не гожусь? А я что? Я и сам не знаю. Я даже не знаю, хочу ли услышать: не дрейфь, мужик, ты выживешь, ты всех победишь, ты все устроишь наилучшим образом – и никаких там созвездий в честь павшего смертью храбрых! Утешения мне сейчас не опора, а засада. Наверное, герои погибают, когда становятся слишком самоуверенными. Не знаю, кто это сказал* (Старый Викинг, героиня предыдущей книжки, сказала. И не раз – прим. авт.).
В любом случае, от нашего анабасиса* (Военный поход из низменной местности в более возвышенную – прим. авт.) увиливать не стану. Вон, сколько всего от моего личного мужества зависит. Никогда раньше я не чувствовал себя столь значительной фигурой. Кажется, люди соглашаются рисковать собой именно ради этого ощущения…
Вечереет. На улицу выплескиваются волны сограждан, завершивших повседневный трудовой подвиг. Движения у них сосредоточенные, рыскающие: долгожданный прохладный вечер надо прожить на всю катушку, чтоб не было мучительно больно за бесцельно проведенные часы. Все-таки дети земли – несгибаемый народ. Авось и я, плоть от плоти этого мира, не подведу своих таинственных поручителей.
Глава 5. Танцующий глейстиг
А на следующий день Марк пропал. Сказал, поедет домой, отвезет рисунки, по которым шествовали вереницы фоморов, позвонит родным, уладит дела… Никакого смысла в посещении заброшенной квартиры, разумеется, не было. Любые дела можно уладить по телефону. Рисункам тоже не обязательно покидать комнату Марка. Да и вещи провидца давным-давно обосновались у меня. И все-таки сгреб он свои папки и ушел пружинистым шагом, точно на прогулку.
У людей так принято – перед трудным делом (оно же приключение) слоняться по гулким комнатам и запруженным улицам, не зная, чем себя занять, прощаясь со своей нынешней жизнью и не веря в возможность жизни новой, которая наступит ПОСЛЕ выполнения трудного дела. То есть после приключения. Уму непостижимо, как при таком страхе перемен, царящем в каждом
