нагнулся, и его зубы хрустнули на стеклянной кромке. На миг он слился со стаканом, стал с ним единым целым. Эдаким страусом, спрятавшим голову в песок с берегов Шаранта.
Внезапно он вскинул голову с прижатым ко рту стаканом, и янтарная, кажущаяся густой жидкость исчезла в полыхающей бездне. Ещё трясущейся рукой он поставил стакан на стол и налил до краёв. Теперь уже сам. Поднёс ко рту, умудрившись не расплескать ни капли. И осушил до дна.
Жизнь возвращалась в него окольными тропами, и лопнувшие на щеках капилляры уже казались здоровым румянцем, а игольные ушка зрачков – знаком сосредоточенности.
Майор встал, вытащил из кармана белоснежный платок, вытер рот, провёл по лбу, стирая испарину, застегнул верхнюю пуговку гимнастёрки, затянул и поправил галстук. Снова сел. Сказал:
– Сагамонов, ёма, ты бы крючок застегнул и оправился. Мы с тобой всё же не в кабаке сидим.
– Нет? – усмехнулся Артур, поправляя форму.
– Как же тебя в караул-то ставить? На внешние посты?
– А чего там ставить? Караулов я свои полсотни в батальоне отмочил? Отмочил. Если бы Дудинцева не проспал, мочил бы и дальше. А что ошибаться мне больше нельзя, вы и сами знаете.
– Ладно, – сказал майор примирительно.
Рука его, сжимавшая бутылку, почти не дрожала.
– Сегодня отработаешь, ёма, а завтра с развода заступаешь. С тобой поедут младший сержант Дымов и рядовой Юращенко. Начкаром – старший прапорщик Сармаш. Оружие и сухой паёк получите перед разводом.
Он выпил. Достал из ящика мятную конфетку. Развернул.
– И чтоб никаких кренделей там.
– Ну что вы, – улыбнулся Артур. – Какие же тут кренделя. Кренделя для нас теперь штука непозволительная.
– Ну-ну, – прохрустел конфеткой Оскома. – Ступай, раз так. Завод по тебе плачет.
– Лучше пусть завод, чем тюрьма.
– Ну-ну, – повторил Оскома.
Артур взял в руку шапку и направился к двери. Не доходя, остановился. Повернувшись, спросил:
– Товарищ майор, разрешите обратиться?
– Валяй, – окрепшая рука с бутылкой застыла над стаканом.
– Никак нельзя Юращенко заменить?
– Я тут как раз думал, ёма, как бы мне тебя заменить. Другие пожелания имеются?
– Имеются, – Артур распахнул дверь. – Вы бы швенкером обзавелись.
– Что это? – спросил майор.
– Рюмки такие большие. Это же все-таки коньяк, а не одеколон «Ромашка».
Проходя мимо дневального, бросил ему полпачки сигарет.
– Спасибо, старый, – солдат склонил голову для удара.
– Не прогибайся, – обронил Артур, не останавливаясь. – Хребет, он дольше всех костей срастается.
Снаружи рассвело. Снег прекратился совсем. Слабый, еле пробивающийся сквозь громады облаков свет заливал двор серой мутью. Взглянув на часы, Артур направился в столовую. Выходящий из штаба части прапорщик Попов проводил его недобрым взглядом.
В столовую он зашёл с чёрного хода. По отделанному белым кафелем коридору прошёл к подсобке и заглянул внутрь.
Четверо солдат, сидя на полу, скоблили картофель. Повар Лёша завис над ними хищной птицей.
– Кто же так чистит, босота?! Вы же не офицерью хавас толчёте. Своим же бедолагам. Так чего же вы, ёптэ?! Самим же радостно будет, когда я её, белоснежную, цивильно масличком полью…
– Лёх, – позвал его Артур. – Покорми, я без завтрака остался.
Минут через десять они присели в поварской. Артур, задумавшись, ковырял вилкой яичницу с помидорами и луком. Рядом, на запотевшей тарелке, лежал кусок жареного хлеба с растекающейся жёлтой лужицей масла.
– Чаю забыл, – встрепенулся Лёха.
Артур остановил его жестом. Снова было погрузился в мысли, потом решительно отложил вилку.
– Чего случилось-то? – спросил повар.
Артур посмотрел на него. Сказал:
– Я тебе с мясом больше помогать не смогу.
– Да ты!.. – всполошился Лёха. – Да как же я без тебя, ёптэ?! А куда излишки девать?! Да я…
– Какие излишки? Ты у солдат мясо воруешь. Мало офицерьё со склада кормится, и ты туда же.
Повар побледнел. Глаза его вспыхнули недобрым светом.
– Это ты меня, ёптэ, совестить будешь?! Да ты сам с этого мяса наживаешься не хуже моего…
– Наживался, – спокойно поправил его Артур. – Наживался.
– А яичница в горле не встаёт комом?! А помещение дружку твоему Дымову нравится?!
Артур отодвинул тарелку.
– Артур! – опомнился Лёха. – Не обижайся на меня, дурака. Ешь, давай.
И снова:
– Ты меня без ножа режешь! У меня все планы рушатся! И видак, и котлы с двумя заводилками, и «Адик» трёхполосный; в чём же я буду на гражданке вышивать? Ну Артур! Да что это на тебя нашло?!
– На мне, Лёха, срок висит. На меня каждый офицер, кроме Сармаша, пожалуй, какой-нибудь зуб, да имеет. День, когда меня посадят, объявят всеармейским праздником. Мне Комар сегодня моё личное дело зачитал, так меня даже затошнило. И за что? За пачку «Мальборо» и «Картье»? Или за то, что личный состав мне, проходя, честь отдаёт? Не слишком ли большая цена за массаж самолюбия?
– Так, ладно, понимаю. Слово даю, понимаю. И сочувствую, Артур, сочувствую, ой, как сочувствую… Но хоть адресок-то оставь…
– Нет, Лёш, – Артур поднялся из-за стола. – Мне сегодня бог руку протянул. Не могу же я в неё взять и плюнуть. А? Как ты сам думаешь?
– О-хо-хо, – вздохнул повар. – Ну, если ты в религию ударился… Куда же мне, ёптэ, мясо-то девать?
– А ты попробуй его в рацион солдатский докладывать. Как, в общем-то, и предполагалось, – бросил Артур, сделав шаг к выходу.
– Я, ёптэ, его лучше сгною, – услышал он за своей спиной.
Через пять минут он был у заводской проходной. На минутку заглянул в пристройку пожарной части. Новобранец, читавший книжку у пульта сигнализации, испуганно вскочил.
– Вольно, – сказал Артур. – Дымов где?
– Вышел куда-то, – ответил солдат, всё ещё пряча за спиной книгу.
Артур спустился во двор. Хотел было закурить, но вспомнил, что отдал пачку дневальному.
– Угости сигаретой, – обратился он к усатому кавказцу на проходной.
Тот протянул пачку «Гуцульских». Артур вытянул сигарету. Прикурил от вынутой из кармана зажигалки «Ронсон».
– Кайф, – сказал кавказец.
Артур вопросительно посмотрел на него.
– Я сейчас тебя на рекламном плакате представил. Ты. Вакруг горы, на склонах апельсиновые деревья, барашки бегают, а ты, бля, кавбой, и «гуцулу» от «Ронсона» прикуриваешь. Представляешь, какой кантраст.
– Ну да, – согласился Артур. – Облачко дыма выпускаю – на апельсиновых деревьях цветы вянут, а у овец пропадает молоко.
Кавказец засмеялся. Артур механически обвёл взглядом двор.
Из дверей казармы вышел старший прапорщик Алвртсян. Вслед за ним показались два офицера в красных погонах. Втроём они двинулись к КПП. Портупея с кобурой на старшем прапорщике отсутствовали.
