Аристиду, если его предварительно не обыскивал часовой.
Насколько Мирибель оценила Волка в качестве провожатого, настолько же она обрадовалась, когда его не пропустили вместе с ней внутрь здания.
Неистовое желание Мартина защищать свою подопечную и его чрезмерные драматические наклонности только навлекли бы на них неприятности, а встреча с Симоном и так могла оказаться нелегкой. Мири оставила Волка бродить по внутреннему двору, осыпая все вокруг проклятиями. Он поклялся, что, если она не вернется через час, он отправится за ней.
Девушка шла за седовласым пожилым стражником, усиленно моргая, чтобы поскорее приучить глаза к полумраку после яркого света. Главный вестибюль гостиницы был заполнен людьми Симона, кто-то из них играл и карты, кто-то — в кости. Один даже соблазнял ласками служанку, усадив ее к себе на колени.
Это была совсем иная порода охотников на ведьм, сильно отличавшаяся от отряда угрюмых монахов в капюшонах Вашеля ле Виза. Никаких признаков молитв, четок или Библии не попадалось в поле зрения. Здесь никто не таился, что все, принимавшие участие в поимке ведьмы, получали право на свою долю из имущества приговоренной. Люди Симона были из числа жестоких авантюристов, которых гнала вовсе не фанатичная вера в то, что они действуют по божественной воле Отца Небесного, а одна только жажда наживы. Мири вздрогнула, не в силах ответить себе, какой повод для уничтожения невинных женщин был хуже.
Множество придирчиво оценивающих взглядов провожало ее, пока она пересекала вестибюль вслед за пожилым стражником, который подвел ее к лестнице ми второй этаж гостиницы. Мири только выше подняла голову, за внешним спокойствием скрывая, с какой силой колотится сердце в ее груди. Впервые за всех прошедшие годы ее отделял от Симона только коридор, а затем дверь.
Старый стражник остановился перед дверью в конце коридора, путь дальше преграждали еще двое часовых. Обменявшись несколькими тихими репликами с часовыми, старик подозвал девушку. Он распахнул перед ней дверь и кивком дал понять, чтобы она первой проследовала внутрь.
Стражник не вошел в комнату, только осторожно прикрыл за ней дверь. Комната Симона была одной из самых скромных в гостинице, в ней отсутствовала всякая мебель, кроме узкой кровати и умывальника. Правда, туда перенесли огромный стол, на котором сейчас в беспорядке лежали документы, гусиные перья и чернильницы.
Мири крепко сжала руки, чтобы унять дрожь. Она оглядела комнату Симона, надеясь найти хоть какой-то след того мальчика, которого она когда-то знала. Мальчика, чьи нежные губы подарили ей самый первый в ее жизни поцелуй. Но мужчина, силуэт которого вырисовывался на фоне окна, был ей совершенно чужим. Симон Аристид не просто возмужал, он заматерел. Он и раньше был высоким, но худощавым и стройным. За эти годы он раздался в плечах и груди. На нем были простые черные штаны и льняная рубашка с глубоким вырезом, рукав которой спускались ниже запястий. Под рубашкой вилась стальная кольчуга.
Исчезла черная копна кудрей, теперь он стриг волосы коротко, и они казались тенью на его черепе. Воспаленный шрам делил его щеку надвое и исчезал под повязкой, которую он носил на одном глазу. Другой глаз смотрел непроницаемо и холодно. Едва верилось, что только четыре года разделяли их по возрасту. Симону было не больше двадцати, но выглядел он намного старше.
В комнате повисло такое глубокое молчание, что Мири от неловкости чудилось, что она слышит и глухие удары своего сердца, и собственное дыхание. Она прижалась спиной к двери для поддержки, не в силах вымолвить ни слова. Симон жестом подозвал ее. Единственное, что оставалось неизменным в нем, это его руки.
— Мадемуазель, боюсь, я могу предоставить вам не больше, чем несколько минут своего времени, поэтому, пожалуйста, изложите, какое дело привело вас ко мне.
— М… мадемуазель? — нерешительно пробормотала Мири. — Симон, ты притворяешься, будто не помнишь меня?
— Конечно, я помню вас, мадемуазель Шене.
— Мири, — настойчиво поправила она.
— Мири. — Его взгляд на секунду смягчился, и это придало ей надежду. Он внимательно изучал девушку, пока она приближалась к нему. — Вы сильно изменились.
— Ты тоже, — печально отметила девушка.
— Насколько вы можете помнить, мне в этом немного помогли.
Симон слегка щелкнул пальцем по шраму, и в его голосе прозвучало угрюмое обвинение. Мири и без того чувствовала за собой некоторую вину.
— Ужасно, но ты первым напал на Ренара, — тихо заметила она. — Я только пыталась остановить тебя, когда схватила за руку. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из нас пострадал. И Жюстис не хотел ранить тебя. У него просто соскользнул меч. — Она легонько коснулась щеки Симона. — Ты разбил мое сердце, когда убежал прочь и затерялся где-то среди парижских улиц с такой страшной раной. Почему ты не остался со мной, Симон? Арианн ведь настоящая целительница. Она помогла бы тебе помочь.
— Я не желал принимать никакой помощи от ведьмы. А что касается вашего шурина, я напал на Ренара, поскольку считал его настоящим пособником демона.
— А меня, Симон? Кем ты считал меня?
У него заходили желваки.
— Все это давным-давно прошло. Что я думал тогда, имеет сейчас не больше значения, чем мой шрам.
Мири не остановилась, она нежно провела пальцами по всей длине его шрама. Удивительно, но Симон никак не пытался остановить ее. Потом девушка погладила его по голове, пальцы неприятно колола щетина там, где когда-то росли густые кудри.
— Твои красивые волосы, — горестно прошептали она. — Почему ты сбрил их?
— Чертовски неприятно, когда они все время падают на глаза. — Он пожал плечами. — Когда у человека остается всего один здоровый глаз, ему приходится заботиться, чтобы ничто не мешало его зрению.
— А может, ты пытался придать себе зловещий вид?
Ее предположение, по всей видимости, оказалось слишком близко к истине. Симон оттолкнул ее руку.
— Мои волосы поощряли мое тщеславие. Мой учитель ле Виз всегда считал меня слишком тщеславным.
— Я бы не назвала тебя тогда тщеславным. Но, признаться, ты всегда знал, насколько ты красив и как нравишься женщинам.
— Теперь в этом нет никакого смысла, не так ли?
Он сдернул повязку. Неровный, с зазубринами, шрам проходил до самого лба. Мири поняла, что он хотел вы звать у нее отвращение, оттолкнуть ее. Он явно не ожидал от нее того, что она сделала. Она поднялась на цыпочки и осторожно прижалась губами к зарубцевавшемуся веку. Симон резко отпрянул, в его здоровом глазу появилось выражение сродни тоске и отчаянию. Он стремительно отошел в сторону и снова натянул повязку на прежнее место. Но Мири достаточно разглядела в тот краткий миг, и это дало ей надежду, что настоящий Симон Аристид все еще существует, глубоко запрятанный под личиной жестокосердного Балафра. Она не утратила надежду даже тогда, когда он снова заговорил с ней отрывисто и грубо.
— Как я уже сказал вам, когда вы только вошли сюда, у меня совсем мало времени. Пожалуйста, сядьте и изложите мне ваше дело.
Прежде чем Мири успела ответить, их прервал легкий стук в дверь.
— Входи, — приказал Симон.
Дверь открылась, и на пороге появился тот самый седовласый стражник, что привел Мири к Аристиду, с подносом, на котором стояла миска овсянки и бокал вина.
— Ваш завтрак, господин и можете не волноваться. Я удостоверился, что со всего снята проба.
— Спасибо, Брэкстон. Поставьте поднос там. — Симон показал на небольшой столик у кровати.
Человек, названный Брэкстоном исполнил приказание. Как только дверь за ним закрылась, Мири обернулась к Симону.
— Ты… твою пищу предварительно пробуют?! — удивленно спросила она.
