Как приговор стоит: роман — газета. Распишут в ярких красках сталь и шлак, Но разве это краски? Это ж лак!.. К слову сказать, прочитав «Далеко от Москвы», мы сразу вычислили: это же про лагерь! Организация работ, система поощрений — все наше. Вернулись в Москву и узнали, что Ажаев, действительно, не то сидел, не то служил при лагере на Дальнем Востоке.
К «идейно порочной» повести Эммануила Казакевича «Звезда» мы отнеслись с симпатией:
Вопросы чести, совести и долга Лишь Казакевич ставил иногда. Боюсь, теперь закатится надолго Его едва взошедшая звезда: Он, позабыв, что дважды два — четыре, С сочувствием писал о дезертире. Но чаще всего литературные новинки нам не нравились:
Зато звезда над Балтикой горит: Латышка Саксе написала книгу. Вполне удался местный колорит: Читаешь — и как будто едешь в Ригу. И от своих-то воротит с души, А тут еще полезли латыши. «Ехать в Ригу»— старый эвфемизм означающий «блевать». Теперь-то его мало кто знает, а тогда помнили.
Еще один расистский выпад мы сделали, прочитав где-то интервью с «черным Шаляпиным»:
Америка не нравится цветному. Ну что же, к нам переезжать пора б! У нас бы вы запели по-иному, Поль Робсон, сходно купленный арап… Несколько доброжелательных строчек мы посвятили детской литературе: при этом не удержались и еще раз лягнули лубянских борцов за русские приоритеты:
В поэзии ценю отдел я детский, Один из самых мирных уголков, Где уживались по-добрососедски Маршак, Барто, Чуковский, Михалков — Его стихи как детство дороги мне (Я говорю, конечно, не о гимне). Не взяли бы и этих за бока! Я вижу: притаился Фраерман там, А уж над ним занесена рука С голубеньким сентиментальным кантом: Признайтесь откровенно, Фраерман — Зачем вы динго вставили в роман? Исправим дело. Вот чернила, ручка, И чтоб на вас не вешали собак, Пишите: «Дикая собака Жучка, Она же Повесть о любви». Вот так Материал и свеж, и верно подан — Собака — наша, автор — верноподдан. Сколько куплетов получилось всего, я уже не помню. Боюсь, количество не перешло в качество.
Кончалось «Обозрение» октавой:
Но о себе. Закончив институт Я снова начал курс десятилетки. Уроки мне на пользу не идут: Я знай пою, как канарейка в клетке. Веселые минуты есть и тут, Но до того минуты эти редки, Что с нетерпением ученика Я перемены жду… Пардон — звонка! Аппетит приходит во время еды. За «Обозрением» последовало продолжение «Истории государства Российского от Гостомысла и до наших дней». У графа А. К. Толстого она начиналась: «Послушайте, ребята, что вам расскажет дед», а у нас — «Послушайте, ребята, что вам расскажет внук»… Внук рассказывал и про Рыцаря Революции:
С бородкой сатанинской, С наганом на боку Вельможный пан Дзержинский С чекою начеку. И про НЭП:
Разумного немало Сулил нам этот план. В кого она стреляла, Разбойница Каплан!..
