проклятую современную интеллигенцию…
— Ну, а теперь, — продолжал генерал Егоров, как будто не удивление Черночернова, а наблюдение мемориала прервало его высказывание, — теперь некоторые новые инструкции просветлили ситуацию. Можешь представить, Дот-дот-дот, Хранилище снова держит под прицелом Либеральную лигу Линкольна. День за днем они требуют как можно больше информации об этой чертовой лиге, как будто в Вашингтоне нет ничего важнее.
— Я себе язык вывихнул, убеждая их, что Тройное Эл не имеет ничего общего ни с ЦРУ, ни с НСБ, ни с НАБ, ни с какой другой секретной группой, что это просто частная организация с не очень отчетливой программой и с целями, ясность которых оставляет желать лучшего, иными словами, это не что иное, как то, что мы называем говорильней; все мои усилия — понапрасну! Хранилище настаивает на усилении внимания к Яйцу Генри Трастайма, как будто это гигантский Фаберже. Задницы заклепанные сисси бойз! Ручаюсь, нет ни одного человека в Комитете, кто понимал бы до конца, что такое американская частная фаундация, с чем ее едят. Жуткую штуку скажу тебе, Дотти, но даже и я со своим впечатляющим стажем работы в стране до конца не понимаю…
— Я тоже, — вздохнул полковник.
— Хранилище теперь приходит к колоссальному открытию и откровению, — продолжал Егоров. — Оказывается, библиотека Яйца обладает самым острым идеологическим материалом в мире, дневником Достоевского периода его азартных игр в Висбадене, Германия. Большое дело, скажешь ты? Вот именно, большое дело! Смысл в том, что как раз в этот же период геноссе Карл Маркс тоже играл в Висбаденском казино и, согласно последним исследованиям оболтусов из Высшей школы марксизма-ленинизма, два гиганта современного мира встретились и столкнулись в яростной дискуссии о сути коммунизма и о природе человечества.
— Улавливаешь, Дотти? Рад, что улавливаешь и понимаешь, что в центре боятся недружелюбных замечаний по поводу Маркса в дневнике Достоевского. Короче говоря, содержание этого заклепанного полусгнившего манускрипта спрятано в сверхсекретном американском Яйце, в настоящий исторический момент, если его использовать в идеологической войне, может привести к цепной реакции разочарований и отречений в странах «третьего мира», а это вызовет глобальное уничтожение… чего?… Правильно, Дотти- дорогой, вот именно этого!
Секунду или две секретные сотрудники смотрели друг другу в глаза, потом подтолкнули друг друга локтями и расхохотались.
— Посмотри-ка на этих двух джентльменов, черного и белого, — сказал французский турист своей жене. Пара, облаченная в вельвет и демонстрирующая ненавязчивый шик Левого берега Сены, совершала экскурсию в том же вагончике турмобиля. — Такие признаки расовой гармонии нынче можно уловить только в Соединенных Штатах.
До недавнего времени профессор Абажур и его таинственная супруга, которой, в соответствии с традициями французских литературных мистификаций, приписывалась, по крайней мере, дюжина скандальных романов, были известны как ярые антиамериканцы, хотя в течение долгих лет их леворадикальной активности пара ни разу не путешествовала за океан. Потом внезапно и на этот раз в полном соответствии с основным законом диалектики количество собранных познаний трансформировалось в качество приобретенного мышления, и пара совершила полный поворот, чтобы стать непреклонными проамериканцами. Со времени того исторического поворота пара начала пересекать Атлантику ежемесячно, туда и обратно, как будто их новые убеждения обеспечивали существенную скидку на билеты. По иронии судьбы, дело обстояло как раз наоборот, старые убеждения срабатывали. Американская академическая община приветствовала их с энтузиазмом и приглашала в университеты как раз за их ранние, противоречивые, так сказать, взгляды, а вовсе не за нынешний столь великодушный подход к атлантическому партнеру. В этом деле все зашло так далеко, что им приходилось делиться своими позитивными впечатлениями об американской жизни во время прогулок, но уж никак не под сенью Тройного Эл, где они пребывали на годичной стипендии, чтобы не повредить своей столь выгодной антиамериканской репутации.
— Ты прав, Бу-бу, — сказала мадам Абажур, пользуясь одним из их постельных уменьшительных. — И обрати внимание, черный джент даже выказывает некоторое чувство превосходства в отношении белого друга.
Турмобиль тем временем пересекал Вашингтонский Мол, имея по правому борту захватывающий вид вирджинского заката, мощный четырехгранный обелиск Вашингтона и значительно посвечивающее Яйцо Либеральной лиги Линкольна. К полному восторгу французской пары один из участников сцены расовой гармонии, а именно генерал Егоров, вынул фляжку доброго спиритуса, основательно приложился и передал своему компаньону, а именно полковнику Черночернову.
Диалог разведчиков продолжался.
— …Ну, Джордж, Дотти, дорогой кореш, слушай, что старый Тимоти тебе скажет по этому поводу. Мы не теоретики, мы простые люди «плаща и кинжала». Им там виднее, что лучше, что хуже для нашего дела; тем более что… хм… они там теперь одержимы древним языческим мистицизмом, переоценкой некоторых ключевых фольклорных персонажей. Сама форма этой заклебанной штуки сводит их с ума — Яйцо! Если ты еще сам не знаешь, позволь мне выдать тебе один из наших высших секретов. Только что построенный, чудо техники, авианосец будет назван «Кащей Бессмертный». Понял? Нынче концепция бессмертности, понимаешь ли, их главная забота!
— Так что, — продолжал генерал, сделав еще один глоток стимулирующего напитка, -…мне как бы положено отложить в сторону все другие дела, включая и проект похищения невидимого бомбардировщика «Стелc», который мне так дорог, и сделать своей главной заботой какую-то паршивую перебранку между двумя гудилами сто двадцать пять лет назад. Иными словами, мы должны любой ценой заполучить дневник Дости…
Полковник усмехнулся:
— Не думаю, что это такая уж чертовски сложная задача. Вполне возможно его получить просто по программе межбиблиотечного обмена. Вряд ли в Вашингтоне есть хоть одна живая душа, интересующаяся этим хозяйством…
— Молчок, дорогуша! — Егоров прижал к губам свой палец, что выглядел как природный отросток магического корня женьшень. — Бюджет для нашей оперативной группы уже утвержден и одобрен. Нельзя разочаровывать руководство. В группе у нас четыре человека — я, ты, Петруха и профессор Фофанофф, и — все путем. Уловил?
В ответ последовал утвердительный глоток из фляжки, после чего Егоров деликатно, но решительно вернул сосуд под свою личную протекцию; пока не поздно.
— Самая конфиденциальная часть последних инструкций касается Фофаноффа. Мне кажется, что Хранилище разработало специальный сценарий для его пребывания в Тройном Эл. Так что, Дотти, в ближайшем будущем тебе придется выйти на него с деликатнейшей миссией.
— А чего же особенно деликатничать, если он один из нас? На этот раз генерал усмехнулся.
— А то, что он может этого и не знать. Он мог попросту и забыть самый счастливый день в его жизни. С такой женой, как Марта, тебе должна быть знакома эта вонючая профессорская рассеянность. Так что придется кое-что напомнить нашему беби Филлариону и сделать это деликатнейшим образом.
— Между прочим, Джордж, глянь-ка на этого вроде бы французского хмыря с его подружкой. Они нам улыбаются, будто хотят раздавить с нами пузырь на манер наших мужиков в Москве. Давай-ка выйдем, пока мы не исчерпали наши стратегические ресурсы.
Отмахнув чужакам добрый старый американский «гуд бай», два джента, не без некоторой юмористической фривольности, высадились на углу 14-й улицы и авеню Конституции. Клюква, апельсины и фисташки в огромном объеме вирджинских небес сияли сквозь могучие кроны платанов и каштанов. Тени реактивных лайнеров скользили вниз, к аэропорту Нэшнл, словно мыслящие существа. Короткий предсумеречный момент, пока не загорелись еще фонари вокруг Эллипса, момент, заполненный грохотом столичного часа пик, самый подходящий момент для самой секретной части разговора.
— Ну, а теперь давай поговорим о нашей собственной проблеме, о нашей, ты понял, собственной
