— С мужчиной или женщиной?
— Эй-эй, мэн! Камнями по воронам, ты звучишь, как сыщик!
Некоторое время они стояли, глядя друг другу в глаза, два существа ныне процветающей породы, мужчина на его неопытных шатких ногах и женщина, каждая из чьих ног напоминала хорошо тренированного серфера из Южного океана.
Горе мне, думал Джим. Барометр падает. Влажность возрастает. Ветер из Мексиканского залива, смешиваясь с зимним экспрессом озера Онтарио, образует над Вашингтоном огромную чашу черной смородины, тяжелое темно-лиловое облако, чреватое молниями. Ну и момент! Как я могу не думать, что все это имеет прямое отношение ко всему делу?
Она расхохоталась, неожиданно нежным манером отделилась от трепещущего новичка и исчезла. Лиловое в лиловом.
Продвинутый плацдарм
Когда бы полковник Черночернов ни взглядывал на свою законную супругу Марту Арвидовну (урожденную Нельше), перед ним возникали проклятые полки латышской Красной пехоты, этой гвардии революции, которую он всеми фибрами ненавидел. И не без причины, дорогой читатель. Марта Арвидовна, казалось, родилась пехотинцем, ее тяжелая, все сотрясающая поступь выглядела как убедительные фразы коммунистического манифеста.
Как мог я, человек не без вкуса, жениться на этой костлявой балтийской кобыле, думал Черночернов в тоске. Единственное, что оставалось в утешение, — все валить на Останкинскую ВПШ, именно там они и возникали, эти несообразные брачные предприятия.
Товарищ Марта только что вернулась из месячного отпуска, который она наполовину провела в партийных архивах, а наполовину в партийном санатории «Красные камни» у подножия Кавказского хребта. Была она — несмотря на все принятые медицинские меры — чертовски желчна и раздражена. Проклятое тухлое чудовище капитализма опять преодолело свой периодический кризис, цинично сверкая, оно поигрывало всеми копытами. Поступь истории опять, к полному разочарованию, замедлилась.
Товарищ Марта винила русских за эти раздражающие задержки в поступательном движении, этих русских с их блудливостью, с их постоянной склонностью к коррупции. Если бы всех их заменить трудолюбивыми и честными латышскими членами, коммунизм уже торжествовал бы на планете.
Увы, мы имеем полторы сотни миллионов бесстыдников и бездельников и только два миллиона, совместно с ГДР, тех, кто действительно заслуживает держать знамена Готического Марксизма!
— Куда ты собираешься, Черночернов?
Она стояла перед полковником с дымящейся папиросой в ее длинных хреноподобных пальцах. Жизнь не очень щедра ко мне, подумал Федот с пронизывающим чувством самосострадания.
— Я должен идти… в город… по делу…
Она надела внимательные очки на мост своего необаятельного, но зато первоклассно тевтонского носа. Все можно принять, любую дрянь, что жизнь для вас подготовила, но эта гребальная Марта Арвидовна! Он упал на колени.
— Клянусь, Марта!… Моя партийная совесть чиста!… Ты знаешь, мне мало нужно от жизни… Ради нашего дела, во имя Великого Отечества… иа, иа, натюрлих… ради интернационализма… не пощажу ни малейшего куска моей грязной кожи, ни кубика моих вонючих легких, ни песчинки из засоренной печени, ни…
— Хватит! — воскликнула Марта Арвидовна, с отвращением глядя на своего рыдающего, дрожащего, слегка конвульсирующего мужа. Как могло случиться, что это жалкое создание попало в нашу разведку, иначе говоря, на наш продвинутый плацдарм?
— Я предупреждала тебя перед отпуском, что если ты не прекратишь шляться вокруг «Лямбды на взводе», я сообщу куда надо!
Полковник расхохотался в самом тревожном, истерическом — пфуй, таком русско-достоевском — позорном стиле. Его подошвы отбивали чечетку на вертикальной поверхности стены.
Любимая Мартина картина — Ленин и Сталин на интимном плетеном диванчике — перекосилась. Вдруг зазвонил телефон.
— С возвращением, Марта!
Она вздрогнула. Шеф звонит, собственной персоной. Отчетливо доносились звуки, реверберирующие в огромных пространствах посольской кухни.
— Не возражаешь, если я заскочу на минутку? — спросил Егоров в своей такой приятной все смягчающей манере. — Хочу наших ребятишек побаловать вашими знаменитыми картофельными «цеппелинами», а единственный у нас знаток балтийских рецептов это ты… Федот-то-не-тот-тот-тот-то небось в городе по своему садово-культурному бизнесу, да? Ну, ничего. Все будет в полном порядочке.
Полковник был уже в вертикальной позиции, сух и спокоен. Марта Арвидовна отмахнулась от него — иди уж, ничтожество! Снова она была глубоко впечатлена всезнающими и всемогущими революционными органами. Все-таки русский русскому не чета.
«Саппоровское бочковое»
«…В принципе, гольф, невзирая на все ссылки и экивоки в сторону кругов высшей буржуазии, имеет много общего с самыми первобытными видами труда, а именно с косьбой. Вглядитесь внимательно, джентльмены, в мои движения, когда я произвожу свинг. Разве это не напоминает хорошего советского колхозника с его обожаемой косой?»
Тренируя своих новых друзей в искусстве гольфа, Джим Доллархайд чувствовал, что руины его внутренностей в этот момент охватывает мощный процесс самореконструкции. Что было причиной оживления его обычно бурного метаболизма — первые успехи на льду ли, лиловые ли глаза насмешливой ин-теллектуалки, невероятный новый кореш профессор Фофанофф или просто поток космической энергии, который можно поддерживать только двухсторонним движением щедрости — дать и взять, взять и дать… это было не очень-то ясно и, по сути, не имело значения. Он просто чувствовал, что границы Молодого мира расширяются, в то время как недавние угрызения совести по поводу запятнанной голубой репутации съеживаются.
Жадно наблюдал он окружающую среду — залитые солнцем зеленые плоскости Хейнс Пойнт, сверкающие пространства воды и неба, похоже было на берега Вселенской гармонии, несмотря на запах жаровни «барбикью».
Джим определенно не был одинок в его приподнятом состоянии. Два других гольфиста, Филларион Фофанофф и Алебастр (Алик) Жукоборец, тоже были явно захвачены новыми горизонтами. Первый, с отчетливым желанием вновь сыграть роль моста, сжал кисть Алика, как наручниками, двумя пальцами левой руки и навалил на плечи Джима ярмо своего правого локтя.
— Разве мы не трио, старики?
— Трио, трио! — прозвучал двойной ответ.
Затем на садовой скамье появилась упаковка «Саппоровского бочкового». Жукоборец лицемерно вздохнул.
— Поскольку мы уже трио, хочу поделиться с вами своими сомнениями. Вы оба, мужики, истинные люди Ренессанса, а что я могу предложить на благо нашего союза? Единственное, что приходит в голову, — это моя исключительная близость к веселящимся кругам города. Как насчет этого, ребята, интересно вам будет приблизиться к веселящимся кругам города, иными словами к рафинированному дебоширству?
— Очень даже интересно, — последовал двойной ответ. — И чем скорее, тем лучше.
— А как насчет той лиловоглазой леди? — осторожно спросил Джим. — Она тоже близка к веселящимся кругам города?
