диавол противопотную взвесь — женскую защиту…
…Циона торчала на стульчике, волосы ее — кровавый померанец, а возле — rich American tourist в первопоселенческом колпачке с надписью «Народ Израиля жив», в клетчатых штанах из стекловолокна, купленных в Бруклине на распродаже, при галстуке из ацетатного шелка, там же приобретенном. Вонючая ашкеназийская собака?
Циона зарабатывала двадцать тысяч фунтов в месяц: днем — в сверхзакрытом салоне интимного массажа «Суламифи», ночью — в Но ly Land.
На десять — жила, десять откладывала в Пролетарском Банке на сберегательную программу «Живая Сила». К двадцати двум годам намечались своя квартира и замужество.
— Ави, привет, как дела, что.
— Ты можешь выскочить?
— Еще чуточку.
— Я подожду у Бумы, годится?
Бума Либерман был грязный вонючий ашкеназиец. Он содержал — в переулке рядом с Но ly Land — самый грязный и вонючий ресторан на Ближнем Востоке. Ресторан назывался «Риволи». Есть такое знаменитое место в Париже…
Сефардские бандиты несколько раз пытались обложить Буму налогом на страх, били ему морду и посуду, налопывались и напивались, не заплатив, но Бума оброка не давал. Для тех, кто не знает: сефардский бандит — это такое тупое дикое существо, не желающее трудиться, разрушающее порядок в Государстве, мешающее красный перец с черным…
Если бы не Рони Зильбер — инспектор частной компании по охране имущества — наш человек, ашкеназиец, Бума сошел бы с ума — и давно.
Для тех, кто не знает: наш человек-ашкеназиец — это такой культурный приличный парень, вежливый, умеющий пользоваться свободой и демократией, основавший наше Государство.
— Ави, что ты так поздно здесь уже сейчас? У тебя что-то не так хорошо? — Бума отодрал прилипшую к клеенке пепельницу, высыпал ее содержимое нам под ноги — и приклеил пепельницу обратно.
— Циону жду.
— Это такая тварь? Все они твари, позорящие наш народ!.. Мы их спасли от арабов, дали им все, что у нас было, а они?.. Что они вообще? Они там сидели на пальмах и пили арак, и здесь они ведут себя так же само… Что они от тебя хотят, преступники, что?
— Бума, дай поесть.
— Ради Бога, ради Бога, ради… Что ты хочешь кушать, Ави? Ты хочешь свежий такой свекольник, такой?
— И выпить. Зубровочки, — а, Бума?
— Тебе? Тебе я дам, что я только себе даю. Зубровочки? Да. Я дам тебе зубровочки. Если ты хочешь зубровочки, так я дам тебе зубровочки, я.
— Возьмешь чек? — на кассе «Риволи» было написано трехъязычно «Чеки не принимаются!»
— Чек? Если ты мне дашь не чек, а я не знаю… Ну, не чек! Так я у тебя приму. Я у тебя? Я у тебя приму то, что ты мне дашь. Если ты мне еще скажешь, почему ты такой шляющийся по Тель-Авиву, так я тебе дам все, что у меня есть.
— Я был в гостях…
— У русской девочки? У русской девочки ты был в гостях, ты?
— Точ-но.
— Так точно, да? Когда нас освобождали советские, они говорили: «так точно». Ты веришь, я уже был мертвый, когда они пришли в лагерь, я был не живой, а мертвый…
Бума принес тарелку свекольника. Он нес ее так, что все его пальцы, — кроме большого, — до третьего суставчика погрузились в хлебово. Бутылку с зубровкой, рюмки, нож-вилку Бума нес подмышкой.
— За бытие, Бума.
— За бытие. Да. Будь ты мне здоров, а я тебе уже постараюсь.
— Ты по-русски пьешь, Бума — после первой не закусываешь.
— А что, в Польше, ты думаешь, мы не пили, мы?
Влетела Циона. Клац-клац — серебряные босоножки, кровавый померанец, пятки вместе, соски — врозь.
— Бума, как ты?
— Что хочет госпожа?
— Ави, я Буме не нравлюсь: сейчас рыдать начну…
Не мог Бума спокойно видеть бабу — дышал голубыми глазами, подтягивал брюхо поближе к позвоночнику.
— Ладно, Ави, что ты хотел.
— Кроме тебя?
— Кроме меня. Правда, нет времени.
— С тобой днем работает… русская поливалка — баскетбольного роста, на Языке — не базлает, шатенка.
— Почему?
— Что «почему»?
— И ты на языке не базлаешь: «почему», как в английском; в смысле: хочу знать, почему ты спрашиваешь!
— Циона, иди работать в Интеграцию: будешь балдежная учительница…
— За две с половиной тысячи в месяц — и трахаться с боссом.
— Так как — работает?
— Что-то появилось похожее — задвинутая до предела.
— Сколько ей кидают?
— Не знаю. Мало. Она приходит пару раз в неделю. Слушай, я там не начальник…
— Просьба. Маленькая.
— О деньгах — нет. Я жопой не шевельну, пусть сама старается…
— Циона. Когда мужик говорит — надо слушать. А еще восточная женщина.
— Ави, давай говори. Нет времени.
— Когда к вам приходят русские — ее не пускайте.
— Ты у нас был когда-нибудь?.. Не суди по кино. Что значит «не пускайте»? Я тебе сейчас объясню…
— Не надо. Не хочу ничего знать, мне это не нужно. Короче, — можно, чтобы русские не узнали, что их соотечественница у вас работает?
— Я поговорю.
— Не поговори, а сделай.
— С Божьей помощью… Не хватай меня за руки, я тебя не боюсь.
— Да или нет?
— Я поговорю… Ой! Да-да, все сделаю для твоего удовольствия… Ой! Вот теперь больно. Не будь хамом. Я сказала — сделаю. Что смогу.
Клац-клац, кровавый померанец, народ Израиля жив…
— Бума, я почесал.
— Всего хорошего, всего. Деточка ты моя!
— Я все собирался у тебя спросить, но забываю…
— Ну. Что тебе хочется у меня спросить?
— Почему «Риволи»?
— Что значит почему «Риволи»? Почему «Риволи»? Жену мою зовут Рива, потому «Риволи».
— А где твоя жена, Бума?
— Осталась там, откуда меня спасли. Да.
