продлеваю волшебство, подробно записывая всё, что произошло, в сафьяновую тетрадь.
Сегодня произошло многое.
С самого начала он вел себя совсем не так, как обычно.
Нет, так писать нельзя – всё «он» да «он». Я ведь пишу не для себя, а для искусства.
Просперо был не такой, как всегда – оживленный, даже взволнованный. Едва выйдя к нам в гостиную, стал рассказывать:
'Нынче ко мне на улице подошел человек. Красивый, элегантно одетый, очень уверенный. Немного заикаясь, произнес странные слова:
– Я умею читать по лицам. Вы – тот, кто мне нужен. Вас посылает мне судьба.
– А я по вашему лицу не вижу ничего, – неприязненно ответил я, так как терпеть не могу бесцеремонности. – Боюсь, сударь, вы обознались. Меня никто никуда послать не может. Даже судьба.
– Что это у вас? – спросил он, не обращая внимания на резкость тона, и показал на карман моего пальто. – Что там оттопыривается? Револьвер? Дайте.
Вы знаете, что я никогда не выхожу из дому без моего «бульдога». Поведение незнакомца начинало занимать меня. Без лишних слов я вынул оружие и протянул ему – посмотреть, что будет'.
Тут Лорелея вскричала:
– Но это же явный сумасшедший! Он мог застрелить вас! Как вы безрассудны!
– Я привык доверять Смерти, – пожал плечами Просперо. – Она мудрее и добрее нас. Да и потом скажите, милая Львица, разве я оказался бы в проигрыше, если б неведомый безумец всадил мне пулю в лоб? Это был бы изящный финал… Однако слушайте дальше.
И он продолжил рассказ:
'Незнакомец раскрыл револьвер и высыпал на ладонь четыре пули, а пятую оставил. Я с любопытством наблюдал за его действиями.
Он с силой крутанул барабан, затем вдруг приставил дуло к виску и спустил курок. Боек звонко щелкнул о пустое гнездо, а на лице у поразительного господина не дрогнул ни один мускул.
– Теперь вы будете говорить со мной серьезно? – спросил он.
Я молчал, несколько ошарашенный этим спектаклем. Тогда он снова покрутил барабан и опять приставил оружие к виску. Я хотел остановить его, но не успел – вновь щелкнул спуск. Ему опять повезло!
– Довольно! – воскликнул я. – Чего вы хотите? Он сказал:
– Хочу быть с вами. Ведь вы тот, за кого я вас принимаю?
Оказалось, он давно уже разыскивает «Любовников Смерти», чтобы стать одним из них. Разумеется, он не угадал, кто я, по моему лицу – это было сказано для эффектности, чтобы произвести на меня впечатление. На самом же деле он провел хитроумное расследование, которое вывело его на меня. Каково, а? Это интереснейший субъект, я в людях толк знаю. Он и стихи слагает, в японском стиле. Вы услышите – это ни на что не похоже. Я велел ему придти сегодня. Ведь место Аваддона еще свободно'.
Я позавидовала неизвестному господину, который сумел так впечатлить нашего бесстрастного дожа, однако же слушала рассказ не очень внимательно – меня волновало совсем другое. Я намеревалась прочесть новое стихотворение, над которым просидела всю минувшую ночь. Надеялась, что у меня, наконец, получилось, как должно, и Просперо оценит этот крик души менее сурово, чем мои предыдущие опыты, которые… Ладно, об этом я уже писала не раз, поэтому повторяться не буду.
Когда настал мой черед, я прочла:
Там была еще одна строфа, которая мне особенно нравилась (я даже уронила над ней несколько слезинок) – про то, что у куклы не бывает бога кроме кукловода. Но безжалостный Просперо махнул рукой, чтоб я остановилась, и поморщившись обронил:
– Манная кашка.
Его совсем не занимают мои стихи!
Дальше стал читать Гдлевский, которого Просперо вечно расхваливает сверх всякой меры, и я потихоньку вышла. Встала в прихожей перед зеркалом и заплакала. Верней, завыла. «Манная кашка!»
В прихожей было темно, и в зеркале я видела только свой сгорбленный силуэт с дурацким бантом, который совсем съехал набок. Господи, какой же я себя чувствовала несчастной! Помню, подумалось: вот бы духи сегодня вызвали меня. Я бы с наслаждением ушла от всех вас к Вечному Жениху. Да надежды было немного. Во-первых, духи в последнее время либо не появлялись вовсе, либо несли какую-то невнятицу. А во-вторых, с какой стати Смерть выберет в возлюбленные такую никчемную, бездарную мокрицу?
Потом раздался звонок. Я наскоро поправила бант, вытерла глаза и пошла открывать.
Меня ждал сюрприз.
На пороге стоял тот самый господин, которого я видела, когда относила Аваддону незабудки'.
В тот день, когда в квартирку, расположенную под самой крышей, явился заплаканный Петя-Керубино и напугал хозяйку сначала известием о смерти Аваддона, а затем прощальным стихотворением Избранника, Коломбина долго сидела в кресле, снова и снова перечитывая загадочные строки.
Поплакала, конечно. Аваддона, хоть он и Избранник, было жалко. Но потом плакать перестала, потому что зачем же плакать, если человек обрел то, к чему стремился. Свершилась его свадьба с Вечной Суженой. В подобных случаях следует не рыдать, а радоваться.
И Коломбина отправилась на квартиру к новобрачному с поздравлениями. Надела свое самое нарядное платье (белое, воздушное, с двумя серебряными молниями, вышитыми по корсажу), купила букетик нежных незабудок и поехала на Басманную улицу. Люцифера взяла с собой, но не на шее, в виде ожерелья (черный цвет в такой день был бы неуместен), а в сумочке – чтоб не скучал дома один.
Дом общества «Великан» – новый, каменный, в пять этажей – она нашла без труда. Собиралась просто положить цветы к порогу квартиры, но дверь оказалась неопечатанной и, более того, приоткрытой. Изнутри доносились приглушенные голоса. Если кому-то другому можно, то почему мне нельзя, рассудила поздравительница и вошла.
Квартира была маленькая, не больше, чем китайгородская, но на удивление опрятная и отнюдь не нищенская, как следовало бы ожидать по потрепанной одежде покойного Аваддона.
В прихожей Коломбина остановилась, пытаясь угадать, где находится комната, в которой жених встретил свою Невесту.
Слева, кажется, располагалась кухня. Оттуда донесся мужской голос, произнесший с легким заиканием:
– А это что за д-дверь? Черный ход?
– Точно так, ваше сиятельство, – ответил другой голос – сиплый и подобострастный. – Только господин студент не пользовался. Черный ход, он для прислуги, а они сами обходились. Потому гол был как сокол, извиняюсь за выражение.
Что-то стукнуло, лязгнул металл.
