чтимое магами?
— Есть. День пути. Но зачем тебе оно, маг?
— Оттуда можно уйти в другой мир. Я могу вывести и вас.
— Не забывай, я тебе не доверяю. Да и к тому же должен же кто-то присмотреть за орденом.
— Орденом?
— Орден жив, пока жив последний его представитель.
— Вы можете отметить на карте место, скажем так, откуда примерно началась пустошь. Где то существо?
— Могу — монах указал на карту, и я пометил ручкой это место. В лучшем случае это выходило три месяца пути.
— А теперь место силы?
Монах ткнул пальцем в карту.
— Спасибо.
Я вздохнул, глядя на карту.
— Скажи, чего ты ждешь в своем посмертии?
— Что?
— Из твоих речей выходит, что ты идешь на смерть. А идущие на смерть верят в посмертие. Ты надеешься там, за черной гранью встретить вновь ее?
— Было бы здорово… Но нет. Я не верю в это. Надежда — это сказка для неудачников.
— Ты ждешь покоя, лучшего мира после смерти, в который верит твой народ?
— Да… Народ мой в такое верит… А я… Едва ли.
— Тогда чего ты ждешь за черной гранью?
— Ничего. Я более чем уверен, что я просто перестану существовать. И не будет ничего.
— И ты не боишься? Разве это не страшнее, чем вечные муки?
Боюсь ли я… Хороший вопрос.
— Нет. Уже нет. Но к чему этот вопрос?
— Не важно. Спасибо, что не лгал.
Монах ушел, а я с удивлением обнаружил в душе странный покой. Всплывшие некоторое время назад воспоминания ушли, не оставив и следа. Осталось только спокойствие и умиротворенность.
Монах подошел к сверкающим линиям барьера. Его переполняли чужие чувства. Иногда сквозь них проскакивали даже образы. Боль была столь сильна, что было преступлением дать ей пропасть.
Монах зачерпнул ее и стал рисовать. Узор выходил резкий, угловатый, а желтоватые пастельные тона, которые у него выходили обычно, сменились темно-серыми. Изломанные, словно в муке, линии вплетались в узор барьера одна за одной.
Скалящаяся тварь подошла слишком близко. И за это поплатилась. Боль вплетенная в барьер теперь убивала, а не просто отбрасывала. Инстинкт самосохранения боролся с жутким голодом, но пока был сильнее — твари отступили, уже не лезли на рожон, но все еще не спускали глаз с находящихся внутри.
Монах довольно осмотрел плод своих трудов. Боль чужака ушла в барьер, и теперь он стал надежнее в разы.
Елена меня учила. Тени, вернее, духи, как их называла Елена, были совершенно не похожи на то, что я знала. И с ними управляться было намного сложнее. В Алерии никогда не существовало устных заклинаний, кроме как в легендах. Частенько ругань мага на родном языке дилетанты считали заклинаниями и записывали со всей скрупулезностью магические слова, считая, что кто-нибудь когда-нибудь сможет, произнеся их, что-то наколдовать. И лишь через сотни лет, случайно, историки переводили эти слова и краснели: маги, попадавшие в хроники, умели хорошо ругаться. Даже слово «заклинание» в Алерийском созвучно слову брань.
Здесь же стихи приходилось разучивать в большом количестве только потому, что правильно прочитанный стих порождал что-то в глубине сознания, что направляло тени. Причем, далеко не всегда. Это требовало сосредоточенности, определенного эмоционального настроя. В произносимые строчки надо было верить, и как-то по-особому произносить. Это было непривычно, неудобно и непонятно. Малейшее послабление, и ничего не получалось. Малые, неразумные духи, способные на самые простые действия, подчинялись легко, а практически разумные, созданные верованиями целых поколений живших здесь людей и способные сами придумать, как выполнить поставленную задачу, подчинялись только ведунье уровня Елены, и то далеко не все.
Но Елена учила меня не только из добрых побуждений.
— Нолдорцы, как ты их называешь, получили твою душу, если все именно так, как ты рассказываешь. И то, что тобою подменили настоящую Ирину, не есть случайность. Не стоит ждать от тех, кто держал в страхе твою страну, добра. Рано или поздно они придут сюда. И к тому времени ты должна суметь противостоять им. Я не знаю, чего именно они хотят, зачем тебя забросили к нам. Когда-то, около двухсот лет назад, люди пришли сюда, чтобы жить. Чтобы сохранить архаичный и мирный осколочек разваливающейся страны. И я не хочу, чтобы мой любимый край стал царством мертвых.
Но вопреки успехам в работе с тенями в остальном меня преследовали неудачи: прозвище «Нелюдимая» за мной укрепилось, а вместе с ним потихонечку стал расходиться слух, будто я ведьма. И ни вечера у Николь, ни балы у Шарупиных, других наших соседей, этого поправить не могли. Многие меня стали сторониться.
Впрочем, в этом был плюс: моя власть над духами росла. Стоило окружающим поверить в то, что я ведьма, и я стала сильнее.
Елена же гоняла меня едва ли не каждый день и, хотя об этом она не говорила прямо, сделала меня своей ученицей.
Время летит, и прихавший из города Озимов, когда узнал о том, что про меня толкуют, устроил мне выговор в лучших традициях. Пожилой генерал не верил в ведьм и колдунов, а потому мои заверения в полной непричастности понял и, в конце концов, махнул рукой.
— Была бы ты сыном — высек бы для профилактики. Честь надо смолоду беречь. И без того Ольга без дуэлей не может…
Речь шла об очередной дуэли Ольги и проезжиго гусара, который изрядно надоел моей названной сестре и она, долго не раздумывая, посчитала себя оскорбленной, переоделась гусаром и вызвала наглеца на дуэль. Мне пришлось быть там секундантом, и поэтому я удостоверилась, что подвластный мне дух отведет пулю от Ольги в случае чего. Но опасения не оправдались, и наглец получил пулю в лоб раньше, чем смог что-то сделать. И хотя формально Ольга была не виновата, вся округа быстренько поняла, кто укокошил гусара и по какой причине.
Хоть я и не одобряла кровожадность Ольги, но я и не сожалела об убиенном: редкостный подлец был.
Граница. Мы все-таки дошли до нее. Она сияла тонкими нитями, переливалась, как и барьер, выставленный монахом.
Убедить наших друзей сняться с насиженного места, было не так просто. Но Джим их уболтал. Большую роль в этом сыграл и я. Пока мы путешествовали, тот бардак, который творился у меня внутри, служил чем-то вроде батарейки для монаха. Каждую ночь вокруг нашей стоянки был барьер, за который не могла пройти ни одна тварь.
Старик плакал, едва ли не бегом преодолевая последние метры, Шанрисс с отцом улыбались. Единственным, кто сохранил каменное лицо, был монах.
— Неужели цивилизация? — произнес по-английски я.
— Она самая — обрадовался Джим.
Мы прошли сквозь барьер и через пять минут вышли на тракт, протянувшийся вдоль границы.
— Севернее располагается Эскарта, один из крупных городов королевства. Не знаю, что там изменилось за эти годы, но думаю, что многое.
