Поэтому нередко случается так, что, потеряв друга в бою, они все вместе, презирая опасность, обрушиваются на врага, чтобы отомстить за своего товарища. Их боевые построения имеют некий порядок, но атакуют они, и пешие и конные, в безудержном порыве, бесстрашно бросаясь на противника, словно каждый из них действует в одиночку. Они не подчиняются приказам своих командиров и не обращают на них внимания, пренебрегая при этом соображениями выгоды и мерами безопасности. Они с презрением относятся ко всяким планам, особенно в кавалерии, разрабатываемым применительно к тому или иному этапу сражения. Их легко подкупить деньгами, потому что они жадны до денег. Преследования и несчастья выбивают их из колеи. Сколь смелы и бесстрашны их души, столь тела их мнительны и не способны переносить физические страдания. Их мучает чрезмерная жара, холод, дождь, скудная пища, особенно отсутствие вина. Всякая отсрочка сражения для них невыносима. В конных сражениях они испытывают затруднения, оказавшись в труднодоступном месте с буйной растительностью, но легко справляются с засадами, подстерегающими их на флангах и с тыла. Однако они ничуть не беспокоятся о том, чтобы принять меры безопасности и выслать разведку. Их можно легко разогнать, используя прием ложного бегства либо неожиданной вольтижировки. Нередко они оказываются в весьма затруднительном положении, если принуждены иметь дело с ночной атакой конных лучников, так как лагеря свои устраивают не кучно, а рассредоточенно. Сражаясь с ними, необходимо прежде всего попытаться кружным путем войти с ними в соприкосновение на открытом пространстве, затем нанести ряд неожиданных атак в каком-нибудь одном направлении, используя при этом отвлекающие вылазки на других направлениях. Необходимо откладывать как можно дольше начало решительного наступления, обманывать, выказывая мнимое намерение приступить к переговорам, чтобы охладить их боевой пыл либо отсутствием провианта, либо вынужденным пребыванием на жаре или морозе'.
Правда, к такого рода текстам следует относиться с большой осторожностью. Все, что сказано здесь о военных обычаях германцев, уж слишком напоминает суждения Цезаря, Тацита и Марцеллина и, быть может, является хотя бы частичным, но повторением классики, а не самостоятельным мнением автора. Что касается недисциплинированности германцев, то она, действительно, предвосхищает отсутствие дисциплины в рыцарских армиях будущих столетий. Однако к этому факту также необходимо отнестись с известной долей осторожности. В свое время сложилось даже целое направление в науке, которое в основу своих изысканий поставило именно недисциплинированность сначала германцев, а затем рыцарей. В настоящее время подобные суждения не вызывают особого доверия. Нам следует также учитывать тот факт, что псевдо- Маврикий является автором, чья точка зрения сформировалась под влиянием римской традиции, перекочевавшей в Византию. Согласно этой традиции, дисциплина и моральный дух армии являются в определенных трудных обстоятельствах главными в системе военных ценностей. 'Белокурые народы' пользовались иной системой ценностей. У них, если угодно, была иная дисциплина, иные технические и моральные ресурсы. Одним словом, они иначе относились к войне.
Тем не менее с точки зрения 'предрыцарского времени', которое нас более всего здесь занимает, описанная псевдо-Маврикием ситуация не может не вызывать интереса. Ведь именно к рыцарским доблестям, которые сделаются популярными благодаря 'песням о деяниях', относятся свободолюбие, смелость, пренебрегающая соображениями безопасности, чувство семейной и дружинной солидарности, обязанность воздавать местью за смерть погибшего товарища, презрение к трусости и смерти. Столь же рыцарскими являются и 'недостатки', которые дадут о себе знать спустя целые столетия: неосторожность, чрезмерный пафос, чередование эйфории, бешенства с упадком настроения, неспособность переносить физические лишения в сочетании с неумеренностью, жаждой обогащения, являвшейся обратной стороной, как хорошо известно этнографам, цивилизованности, при которой общественные отношения строятся на 'культуре дарения', и, наконец, переоценка физической силы в ущерб тактическому маневрированию. Целые поколения авторов, особенно живших в XII-XIII вв., приложили немало усилий, чтобы пропагандировать куртуазный идеал 'меры', восходящий к учению Аристотеля и Цицерона, вывести на первый план значимость таких жизненно важных добродетелей, как осмотрительность и умеренность. Им так хотелось преодолеть 'недостатки' рыцарского сословия. Однако все труды их оказались напрасными.
В рассказе псевдо-Маврикия содержится одно немаловажное указание. Прежде всего, оказывается, 'белокурые народы' в отличие от восточных врагов Византии еще не до конца и не во всем стали Reiterkrieger. Стоило представиться случаю, как они тотчас сходили с коня и сражались с пехотинцами. Кроме того, даже сидя верхом на боевом коне, они отказывались подражать одному важному тактическому приему восточных конных воинов ложному бегству под прикрытием лучников. Говоря о римлянах и парфянах, мы уже имели случай заметить, что эффективность кавалерии и тогда зависела во многом от того, насколько прочным было взаимодействие между тяжелой и легкой кавалерией, что глубокая атака катафрактиев становилась тем эффективней, чем надежнее было прикрытие лучников. Псевдо-Маврикий указывает: их оружие копья, короткие мечи, щиты. Даже допустив, что здесь имелся пропуск и не были упомянуты другие виды оружия, отсутствие лука, игравшего столь значительную роль в византийской армии,- факт уже сам по себе достаточно красноречивый. Вряд ли виной забывчивость автора.
В чем причина неиспользования либо весьма ограниченного использования лука германцами, затормозившая совершенствование этого вида оружия на Западе? Скажем сразу, и на Востоке, где лук был обычным оружием, наблюдалось то же самое. Например, лангобардские и франкские источники, описывающие вооружение воина, упоминают лук. Однако на Западе сражение обычно носило характер поединка с применением копья и меча. Весьма вероятно, что постепенное сокращение числа войн в романо-варварских королевствах с участием всех имевшихся в наличии свободных людей и в конечном итоге замена народного ополчения профессиональной военной элитой в эпоху феодализма приостановили усовершенствование лука, который, хотя бы в силу своей невысокой стоимости, относился к разряду народного, крестьянского оружия. Одновременно утяжеление оборонительного оружия также сводило на нет пробивную силу стрелы. Быть может, у германцев, привыкших к поединкам, выработалось отчасти презрительное отношение к луку. Такое же отношение к луку получило распространение и в золотую эпоху рыцарства.
Известно, что лангобарды не любили применять лук. Это особенно показательно, если вспомнить, что среди 'белокурых народов' они более других восприняли обычаи степи. Кроме того, лангобарды имели наиболее частые контакты с византийской армией, будучи то ее союзниками, то наемниками, а то и врагами,- достаточно взглянуть на Италию, где на протяжении нескольких десятилетий они сражались бок о бок с восточными римлянами против готов, а затем уже в качестве захватчиков против своих же бывших союзников. Псевдо-Маврикий писал как раз в те годы, когда на Италийском полуострове именно лангобарды представляли для византийцев главную опасность.
В этой связи следует отметить: быть может, противоречие между различными лангобардскими источниками только кажущееся. Законы Айстульфа предусматривали использование боевого лука. Однако иконографические и археологические источники показывали воинов, вооруженных круглым щитом, шлемом, копьем и коротким мечом. Лук вообще отсутствовал. Разрешить проблему можно, если принять во внимание не только хронологическое, но и типологическое несоответствие этих источников. Иконографические и археологические источники (в основном находки из захоронений) имеют ярко выраженный культовый характер. Отсутствие лука может означать, что это оружие не было в чести и считалось недостойным украшать память воина, что, однако, отнюдь не исключает его применения на практике. Необходимо также учитывать, что законы Айстульфа были обращены к малоимущим слоям населения, для которых боевой лук являлся доступным благодаря низкой стоимости. Быть может, законы фиксировали не практику применения лука, а отражали намерение законодателя ввести это оружие в обиход, правда неизвестно, насколько успешно.
Не следует забывать, что Запад в VIII в. обеспокоен аварской угрозой. Авары усвоили урок туранских народов и стали народом лучников. 'Туранский' боевой лук, как можно предположить, был особенно тяжелым и дальнобойным видом стрелкового оружия. Аварское влияние, с особой отчетливостью заметное в военном искусстве Византии начиная со второй половины VI в., очевидно, дало о себе знать на Западе несколько позднее и распространялось по направлениям аварских набегов. Логично предположить, что каролингские рыцари в момент франко-аварских войн (конец VIII - начало IX в.) также имели на вооружении боевой лук. Ведь им нужно было давать отпор народу лучников. Само собой разумеется, что лук, в
